Но вот что плохо. Читатель начинает мне навязывать роль юмориста, и я
уже сам как-то невольно доигрываю ее. Стоит мне взяться за что-нибудь
серьезное, как я вижу лицо читателя с выражением добродетельного терпения,
ждущего, когда я наконец начну про смешное.
Я креплюсь, но это выражение добродетельного терпения меня все-таки
подтачивает, и я по дороге перестраиваюсь и делаю вид, что про серьезное я
начал говорить нарочно, чтобы потом было еще смешней.
Вообще я мечтаю писать вещи без всяких там лирических героев, чтобы
сами участники описываемых событий делали что им заблагорассудится, а я бы
сидел в сторонке и только поглядывал на них.
Но чувствую, что пока не могу этого сделать: нет полного доверия. Ведь
когда мы говорим человеку, делай все, что тебе заблагорассудится, мы имеем в
виду, что ему заблагорассудится делать что-нибудь приятное для нас и
окружающих. И тогда это приятное, сделанное как бы без нашей подсказки, делается еще приятней.
Но человек, которому доверили такое дело, должен обладать житейской
зрелостью. А если он ею не обладает, ему может заблагорассудиться делать
неприятные глупости или, что еще хуже, вообще ничего
не делать, то есть
пребывать в унылом бездействии.
Вот и приходится ходить по собственному сюжету, приглядывать за
героями, стараясь заразить их примером собственной бодрости:
-- Веселее, ребята!
В понимании юмора тоже нет полной ясности.
Однажды на теплоходе "Адмирал Нахимов" я ехал в Одессу. Был чудесный
сентябрьский день. Солнце кротко светило, словно радуясь, что мы едем в
благословенный город Одессу, выдуманный могучим весельем Бабеля.
Я стоял, склонившись над бортовыми поручнями. Нос корабля плавно
разрезал и отбрасывал взрыхленные воды. Пенные струи проносились подо мной,
издавая соблазнительный шорох тающей пены свежего бочкового пива. Но тут ко
мне подошел мой читатель и тоже склонился над бортовыми поручнями. Пенные
струи продолжали проноситься под нами, но восстановить ощущение тающей пены
свежего бочкового пива больше не удавалось.
-- Простите, -- сказал он с понимающей улыбкой, -вы -- это вы?
-- Да, -- говорю, -- я -- это я.
-- Я, -- говорит он, все так же понимающе улыбаясь, -- вас сразу узнал по кольцу.
-- То есть по какому кольцу? -- заинтересовался я и перестал слушать пену.
-- В журнале печатались статьи с вашими портретами, -- объяснил он, -где вы сняты с этим же кольцом.
В самом деле так оно и было. Фотограф одного журнала сделал с меня
несколько снимков, и с тех пор журнал несколько лет давал мои рассказы со
