- Ну-ну, - я подошел и нежно потрепал небритого мужика по щеке, в стиле бесноватого Адика в кинохронике, - будет тебе. Шаис не злой, - голос мой был мягким и воркующим, - у него религия такая. Он, о всепрощении и разных байках о том, чтобы подставить другую щеку никогда и не слышал.
Я повернул голову к дроу и спросил: - Ведь не слышал?
- Да покарает меня жестокосердная Ллосс! В такую в такую чушь могут верить только глупые хумансы, - прошипел он мне на общем и сплюнул. - Много я с-слышал глупостей, но такую чуш-шь могли нес-сти только с-скорбные головой... как и верить в это тож-ше, - это уже на местном общем.
- Вот видишь мил-человек, он добрый. Это время такое злое. Так кто тебя говоришь, послал?
Не стал он играть в стойкого оловянного солдатика. И все поведал нам, как говориться, без утайки. Рассказав даже свою неинтересную автобиографию* впрочем, не до конца.
В ходе допроса пленный показал, что его и остальную команду нанял посредник. Некто Джим Хопкинс по кличке - 'Вялый', брат Клеменса Хопкинса, по кличке - 'Биг-Бен', главаря банды 'Безумных'. На кого работал Вялый, пленный не знал. Но адрес и весь расклад сообщил. После чего он мне стал совсем неинтересен. Мясо. И я сволочь, конечно, оправдал его самые худшие ожидания - я подарил его Шаису.
В следующем темном ритуале, проведенном перед нашим отлетом, самое деятельное участие принял Гоша. Правда, он пытался предложить свои услуги и самолично порывался отрезать пленнику голову. Но, его простецкое видение развития дальнейшей ситуации не прокатило.
Он был мягко укорен в излишней мягкотелости. Ему также было тактично указано на то, что столь быстрая и легкая смерть не входит в ближайшие планы Шаиса. После объяснений, он проникся и стал активно помогать. При этом даже, несмотря на свое чрезмерно чувствительное обоняние, он практически не морщился, вдыхая миазмы от обгадившегося пленника. Пока того готовили к ритуалу, он был в полном сознании. Нет, не стал я успокаивать душегуба и говорить ему, 'что все будет хорошо и надо немного потерпеть', как правительство вашим пенсионерам.
Мягкий я и добрый, прощаю много. Вот и его я простил, несмотря на то, что покушался он наши жизни. Простил и не стал злорадствовать по поводу его безвременной кончины. Простил. Он ведь совершенно искренне раскаялся!
Это раскаяние было абсолютно искренним и это было явственно слышно в его совершенно нечеловеческом вое, постепенно сменившемся дикими хриплыми криками, после того как он сорвал голос.
