Это место так и просилось, чтобы его сфотографировали. Уже давно я решила этим заняться, и нынешним утром свет был великолепен. Я сделала один снимок старой конюшни сквозь арку и потом повернула камеру, чтобы захватить ряд коттеджей, некоторые из них, как я теперь поняла, были частью гостиницы. Я только собиралась нажать на спуск, как вдруг непонятно откуда раздался голос:
— Это папин дом!
Услышав этот бодрый, растягивающий гласные голос, который я сразу же узнала, я застыла, как вкопанная. Но я никого не видела.
— Это папин дом, — повторил голос. — Думаешь, я обманываю?
И другой очень знакомый голос завопил:
— Да, да! — сопровождаемый шумом веселой возни.
Значит, все же Колин Камерон приехал, и Йен получит свое купание. Я расплылась от удовольствия и не скрывала этого. Конечно же, глупо было, зная, что Колин и Магда не муж и жена, не подумать о той возможности, что он не обязательно остановится в «Тор Роке». Но где же они? Заинтересованная, я не спешила уходить. Еще некоторое время слышалось пыхтение и хихиканье, и наконец жалостный вопль Руфи: «Папа, ты меня раздавишь!» — указал мне направление.
Плетеное сиденье, по-моему, викторианской эпохи, имело очень высокую спинку и было таким глубоким, что, сидя в нем, вы могли оставаться незамеченным сзади. Двое шестилеток спокойно бы в нем уместились; но если там был еще и взрослый габаритов мистера Невидимки, то неудивительно, что Руфь стала выражать протест.
Мне надо было бы уйти, но я не ушла. Я стала, слушая и бессмысленно улыбаясь, наблюдать, как время от времени чья-нибудь рука на мгновение показывалась из-за темно-зеленой плетеной спинки.
— Папа, теперь уже пойдем? — Это Йен.
— Но мне вполне удобно, — сказал со смехом мужской голос. Что говорил Адам? «Он такой же ребенок, как Йен».
— И мне тоже вполне удобно, — тоненько вставила Руфь. — Папа, расскажи нам сказку. — Они могли быть близнецами, но она была не такой взрослой, как ее брат. Он, насколько я поняла, уже считал себя слишком большим, чтобы обниматься.
Однако когда они разразились истерически-радостным смехом, я поняла, что для щекотки они еще не были слишком взрослыми.
Надо было уйти, но я не двигалась с места. В наше время было что-то совершенно обезоруживающее в отце, который возился со своими детьми, обнимал их, любил, завладел их душами. Хотя я и очень любила папу, но он был настолько же сдержанным родителем, насколько я — ребенком. Жизнерадостный, излучающий тепло, притягательный отец должен был значить невероятно много для этих детей, лишившихся матери.
