Пока мы вели этот странный разговор, Марион как ни в чем ни бывало продолжала разоблачаться. Я не без волнения отметил ее небольшие, но изящные груди. Как не похожа эта хрупкая женщина на мясистую груду плоти, какой была Эльза из харчевни, мелькнула мысль.
— Она нравится вам, как я вижу, — не без злорадства заключил ван дер Мейлен.
— Это не имеет ровным счетом никакого значения, — чуть более резковато, чем следовало, ответил я. Меня не покидало ощущение, что этот человек упивается моей растерянностью.
— Вот тут вы ошибаетесь. Как раз это имеет решающее значение, — возразил торговец антиквариатом. — Лишь когда вид натурщицы вызывает наслаждение, художник способен создать настоящий портрет.
— Разумеется, она мне нравится, — без особой охоты признался я. — Я же, в конце концов, не слепец. Но это никак не объясняет того, почему натурщица должна позировать мне непременно обнаженной.
Ван дер Мейлен очень внимательно посмотрел на меня:
— Я плачу вам, Зюйтхоф, как раз за то, чтобы не утруждать себя объяснениями вам своих намерений. Надеюсь, вы помните, что я говорил вам тогда в кофейне об искусстве и ремесле. Мне тогда показалось, что вы поняли меня. Если же нет, в таком случае я сейчас ясно и понятно разъясню вам, что от вас требуется. Так вот, я готов платить вам хорошие деньги и предоставлять натурщиц. Вы же за это изготовляете для меня их портреты в полном соответствии с моими пожеланиями. Все остальное вас не должно касаться, посему не задавайте лишних вопросов. Если вас подобные условия устраивают, тем лучше. Если нет — прошу вернуть мне выданные вам в качестве аванса два гульдена, а я подыщу себе другого художника!
Передо мной был иной человек, ничем не напоминавший обходительного господина, всего пару часов назад сидевшего со мной за столиком кофейни. Понятно, там он старался завлечь меня, теперь же бесстрастно продиктовал свои условия. Моя симпатия к этому торговцу антиквариатом испарилась. Теперь я понимал, что передо мной не меценат, не покровитель искусств из числа бессребреников, а холодный и расчетливый делец, всему на свете знающий цену. В том числе и мне. И то, что он остановил выбор именно на мне, а не каком-нибудь еще из моих полунищих со-братьев-художников, было чистой случайностью.
Я медленно перевел взгляд на деревянную шкатулку, где лежали полученные от ван дер Мейлена два гульдена. Разумеется, я мог взять да и вернуть ему эти два гульдена, что, бесспорно, лишь укрепило бы мое самоуважение, но тут же возникал другой вопрос: на что жить, когда иссякнут жалкие гроши, полученные мною в Распхёйсе?
