Тут ван дер Мейлен склонился ко мне:
— Что же вы словно воды в рот набрали, дружище Зюйтхоф? Считаете, что восемь гульденов маловато?
— Кому-кому, а уж мне как-нибудь известно, что это хорошая цена за картины никому не известного художника. Могу лишь надеяться, что мои работы вас не разочаруют, господин ван дер Мейлен.
— Значит, по рукам?
— По рукам! — искренне ответил я, пожимая протянутую мне руку.
Ван дер Мейлен ловко извлек из кармана парочку монет и выложил их на стол.
— Вот вам два гульдена в качестве аванса за первую картину, чтобы вы никуда от меня не делись.
— Не имею подобных намерений, — торопливо заверил я своего нежданного благодетеля, забирая деньги.
До сих пор мне с подобным великодушием сталкиваться не приходилось — целых два гульдена в качестве аванса.
— А что именно так привлекает вас в моей манере писать? — полюбопытствовал я.
— То, как вы обходитесь со светом и тенью. В этом вы очень напоминаете мне Рембрандта. Вы, случайно, не учились у него?
— Рад был бы, но кое-что этому помешало, — уклончиво ответил я. — Для меня большая честь, что вы, господин ван дер Мейлен, сравниваете меня с самим Рембрандтом, но, как мне кажется, нынче его стиль не в ходу.
Узкое лицо ван дер Мейлена посерьезнело.
— В художниках вроде вас, к ним можно отнести и Рембрандта, так вот, и в вас, и в нем живут как бы два мастера — ремесленник и настоящий художник. Настоящий художник, стоя у холста, следует замыслу, своему видению. Что до ремесленника, тот перво-наперво старается угодить заказчику. Взять хотя бы, к примеру, картину Рембрандта, где он изображает выступление в поход роты Франса Баннинга Кока, вызвавшую в свое время столько кривотолков. Она, несомненно, настоящее произведение искусства. И ругань, которой удостоился тогда Рембрандт, вполне поделом ему. Ни для кого не секрет, что все, кто желал быть запечатленным на этом полотне, совали ему тайком деньги. И как же поступил Рембрандт? Кое-кого из них он изобразил лишь двумя мазками, в итоге вышло, что какой-нибудь безвестный ребенок с курицей был выписан куда детальнее самих стрелков. И те, кто заплатил за право быть увековеченным на полотне, испытали великое разочарование.
— И Рембрандту приходилось подавлять в себе художника?
— Не подавлять, нет, усмирять. Принимая заказ, мастер обязан в первую очередь думать о том, как бы угодить заказчику. Вот тогда и приходится подчинять искусство ремеслу, и последнее начинает доминировать. Если же, напротив, художник берется за кисть по своей воле, не будучи скован никакими пожеланиями заказчика, тогда он вправе позволить себе роскошь оставаться самим собой.
