Катон повернулся к начальнику тюрьмы:
— И с вас, господин Бланкарт, никто не снимает вины. Вы что же, решили вернуть к жизни вашу печально известную водокачку?
— Простите, дело в том, что… э-э-э… господин де Гааль счел возможным, что…
— Я еще раз спрашиваю вас: мне что, дать этому делу официальный ход? В таком случае у господина Зюйтхофа есть все основания для подачи соответствующего судебного иска против всех здесь присутствующих, не считая меня.
Хотя подобное мне, откровенно говоря, не пришло в голову, я энергично закивал. Идея инспектора Катона пришлась мне по душе.
Бланкарт невольно бросил на де Гааля полный скорбной мольбы взгляд. Купец пробормотал:
— Вероятно, вы правы, инспектор. Посему лучше уж не поднимать шум. Если вас это удовлетворит, господин Зюйтхоф, готов признать, что несправедливо обошелся с вами.
— Должно ли это означать, что вы готовы взять назад вашу клятву отомстить мне? — спросил я.
— Мне ничего иного не остается, коль вы не имеете отношения к гибели Луизы.
— Что ж, в таком случае и я готов забыть об этом досадном инциденте, — ответил я и вновь обессиленно опустился на лежанку. Мне было не до выяснения отношений.
Полчаса спустя я сидел рядом с Катоном в экипаже, который должен был доставить нас на Розенграхт. На мне были какие-то лохмотья, срочно раздобытые для меня в Распхёйсе, но это мало заботило меня. Самое главное, что хотя бы сухие. А я — на свободе!
Правда, я еще не успел привыкнуть к мысли, что свободен. Но недавняя пытка на водокачке уже казалась мне кошмарным сном. Ромбертус Бланкарт, изо всех сил пытаясь загладить вину, буквально расстилался передо мной. А всего час назад и в мыслях допустить такого не мог. Нет, больше я в Распхёйс ни ногой. Ни на какую должность. Ни за какие деньги.
Когда экипаж остановился у дома Рембрандта, у меня было такое ощущение, что я вернулся из долгой-долгой поездки. Все здесь казалось мне знакомым и в то же время изменившимся. А между тем всего лишь сутки с небольшим назад я в сопровождении инспектора Катона отправился отсюда в заведение на Антонисбреестраат.
— Отправляйтесь к своей Корнелии и хорошенько выспитесь, — велел мне инспектор, при этом многозначительно подмигнув. — Вы вполне заслужили отдых.
— Вы не зайдете?
Катон отрицательно покачал головой:
— Нет-нет. Не хочу вам мешать. Думаю, вы меня правильно поймете. К тому же мне предстоит еще одна беседа с Беке Моленберг, может, она припомнит еще что-нибудь.
После двух настойчивых звонков дверь открылась, и я увидел Корнелию. За время пребывания в Распхёйсе я успел расстаться с мыслью, что когда-нибудь вновь увижу ее… Сердце отчаянно колотилось, я и шагу ступить не мог. Я понимал, что у меня нет на это права.
