К великому облегчению, я уловил в его голосе нотки растерянности. Я попал в точку. Видимо, есть что-то такое, чего он опасается. И всерьез. Поэтому и стремится выяснить, насколько глубоко я прокрался в его жуткую тайну. Вероятно, если мне удастся его разговорить, это еще на шаг приблизит меня к разгадке.
— Кое-что известно, — решил напустить я туману. — Но не исключено, что гораздо больше, чем устроило бы вас.
— А может, и ничего, и вы только блефуете? — недоверчиво процедил ван дер Мейлен.
— Тогда потрудитесь объяснить, отчего я оказался здесь?
— Потому что я вот над чем сейчас раздумываю: а может, мертвый Корнелис Зюйтхоф все же наилучший выход? Может, тогда он уже ничего и никому не разболтает?
Я старался не выказать волнения. Необходимо сохранять невозмутимость. Любой ценой. Иначе мне ван дер Мейлена не одолеть.
— Я понимаю, что в вашей власти сделать со мной что угодно. В том числе и убить, — ровным голосом произнес я. — При помощи нанятых вами громил это почти удалось там, у Башни Чаек. Но кто может гарантировать, что я ни с кем не поделился своими догадками относительно вас?
Ван дер Мейлен ткнул мне фонарем чуть ли не в лицо:
— О ком вы тут рассуждаете, Зюйтхоф? Кого еще в это посвятили?
— Не торопитесь! У меня к вам тоже парочка вопросов.
— Слушаю.
— Так вот. Вопрос первый: каким образом вам удалось заманить меня в ловушку у Башни Чаек?
— Ну, знаете, для этого не потребовалось никаких особых ухищрений, как только мне стало известно о вашей встрече с Луизой ван Рибек.
— Вопрос второй: откуда это стало вам известно?
Ван дер Мейлен презрительно усмехнулся:
— Не надо принимать меня за наивного простачка. Вы что же, думаете, я махну рукой на тех, кто может представлять для меня опасность?
Меня пронзила страшная догадка, и я спросил:
— Вы и Луизе устроили ловушку?
— В этом не было нужды. Недавно я представил ее папаше весьма любопытную картину. Одного мастера, который питает неизъяснимую страсть к лазури. Надеюсь, понимаете, о чем я?
Я с ужасом вспомнил об участи, постигшей семью красильщика Гисберта Мельхерса. О несчастной Гезе Тиммерс. Меня обуял дикий страх.
— Вы… не посмеете! — пробормотал я, позабыв об обретенном с таким трудом самообладании.
— Ошибаетесь, Зюйтхоф! Вам уже давно следовало догадаться, что посмею. И уже скоро эта картина заявит о себе.
Я в отчаянии соображал, что ответить. Попытаться убедить, что Луизы ему опасаться нечего, и уже раскрыл рот, но ван дер Мейлен не желал слушать мой лепет.
