Судья воодушевился и впервые за много дней стал на минуту-другую похож на самого себя. Он игриво похлопал экономку по щеке.
– Ах ты милочка! Ах ты душечка! Ах, моя мошенница! Чуть не забыл. У меня ведь есть племянник, Том, ну, этот, молоденький, помнишь, лежит больной в Хэрроугейте. Так, может, он в этот день преставится и поместье отойдет мне? Я-то, болван, вчера спрашивал доктора Хедстоуна, не грозит ли мне приступ, а он рассмеялся и сказал, что если кто в городе и отойдет в эти дни в мир иной, то только не я.
Судья отослал почти всех слуг в Бакстон подыскать жилье и подготовить все необходимое к его приезду. Он собирался отправиться в путь через день-другой.
Настало девятое число. Еще день, и он от всей души посмеется своими видениями и предчувствиями.
Вечером девятого числа в дверь судьи постучал лакей доктора Хедстоуна. По полутемной лестнице доктор поднялся в гостиную. Тусклый мартовский день близился к закату, в каменных трубах тоскливо завывал восточный ветер. Судья Харботтл в парике с косой и в красном халате как нельзя лучше дополнял собой зловещую атмосферу сумрачной комнаты, залитой багряными лучами заходящего солнца, точно адским пламенем. Судья поставил ноги на табурет, его хмурое багровое лицо было обращено к огню, и казалось, что крупные черты то раздуваются, опадают в такт пляшущим языкам пламени. На него опять напало тоскливое настроение, он подумывал о том, чтобы оставить судейскую практику, удалиться на покой, и о тысяче других вещей, одна мрачнее другой. Но доктор, энергичный потомок Эскулапа, не стал слушать беспочвенных жалоб и заявил, что мистера Харботтла просто-напросто замучила подагра, что в таком состоянии ни один судья не способен здраво судить даже о самом себе и что он охотно обсудит все эти вопросы через пару недель.
А до тех пор судье следует быть чрезвычайно осторожным Организм его пересыщен подагрой, и он должен стараться не вызвать нового приступа, покамест воды Бакстона не сослужат ему службу.
Возможно, доктор немного кривил душой, утверждая, пациент его находится в добром здравии, ибо тот заявил, что желает отдохнуть и немедленно ляжет в постель.
Лакей, мистер Джернингэм, помог судье раздеться и дал капли. Судья велел ему остаться в спальне, пока он не заснет.
В ту ночь случилось странное происшествие, о котором потом рассказывали три человека, причем каждый по-своему.
В эти тревожные часы экономка сняла с себя заботы о маленькой дочурке, отправив девочку в гостиные посмотреть фарфор и картины на стенах с обычным непременным условием – ничего трогать. Малышка бегала по комнатам, пока не угас последний заката; лишь когда тьма сгустилась настолько, что неразличимы стали краски фарфоровых статуэток на каминной доске, девочка вернулась к матери.
