Многих спасали рабы и вольноотпущенники. «Аппий отдыхал на своей вилле, когда к нему ворвались солдаты. Раб одел его в свою одежду, сам же, улегшись в постель, как если бы он был господин, добровольно принял смерть вместо него». Одного человека вольноотпущенник спрятал в железный сейф для бумаг, из которого он выходил только ночью (B.C., IV, 44). Вот какие ужасные сцены разыгрывались по всей Италии.
Антоний прославился своей ненасытной жестокостью. Но юный Октавиан, казалось, превзошел даже его. Он не жалел ни пленников, ни проскрибированных. На все мольбы он отвечал только:
— Ты должен умереть! (Suet. Aug., 15).
Философ Фавоний, прославившийся своей благородной честностью, когда попал в плен к триумвирам и его вели в цепях, почтительно приветствовал Антония, Августу же бросил в лицо самые жестокие оскорбления (Suet. Aug., 13).
Разумеется, тройственный союз не мог существовать долго. Каждый из триумвиров рвался к неограниченной власти. И вскоре вспыхнула новая война — уже между Октавианом и Антонием. Победил в ней Октавиан. И вот этот человек, проливший море крови, этот безжалостный злодей становится единодержавным правителем Рима. Казалось, теперь страна должна погрузиться в беспросветную мглу. И вдруг произошло чудо — злодей неожиданно превратился в мудрого и доброго владыку. Это символически было связано с переменой имени — Октавиана уже не существовало. Был Август.
Французский ученый Г. Буассье говорит, что от Августа осталось два подлинных документа, причем оба он писал сам. Первый — это указ о введении проскрипций, второй — так называемые «Деяния божественного Августа», его политическое завещание, в котором престарелый Август кратко рассказывает потомкам свою жизнь. «Политическая жизнь Августа вся заключается между этими двумя официальными документами… Один показывает нам, чем был Октавиан в двадцать лет, только что вышедши из рук риторов и философов… с действительными инстинктами своей натуры; другой документ дает нам понять, чем он сделался после пятидесяти шести лет безграничной и бесконтрольной власти; стоит только сблизить их между собой, чтобы понять, какой путь он свершил и какая перемена в нем произошла»[1].
Такая изумительная метаморфоза, такая чудесная перемена к лучшему изумляет нас в любом человеке. Но когда мы узнаем, что произошла она в монархе, самодержавном правителе, мы должны изумиться еще более. Неограниченная власть, полная безнаказанность, неудержимая лесть придворных, хор которых неустанно твердит правителю, что он гениален, мудр и все, что он делает, великолепно — все это, к несчастью, портит даже порядочных, честных и умеренных от природы людей. Постепенно царь дает волю всем своим дурным страстям. Это слишком известно, и история царствующих династий зачастую представляет собой грустный рассказ о постепенной деградации человеческой личности. Здесь же перед нами обратный пример. Буассье справедливо говорит, что Август был, вероятно, единственным человеком, которого власть сделала лучше. Более того. Тот же Буассье полагает, что вся дальнейшая жизнь Августа представляет собой историю долгой и упорной борьбы с собой. От природы он был жесток, причем холодно жесток. Он начал с того, что губил своих благодетелей. А кончил тем, что прощал своих врагов и заговорщиков. От природы он был трус, дрожащий от одного вида оружия. Усилием воли он заставляет себя биться в первых рядах. От природы он любил роскошь и буйные оргии. Усилием воли он превращает себя в скромного умеренного человека.
