— Как это называется? — еще раз спрашивает Марина. На ладони у нее лежит белая плоская коробочка, чуть меньше магнитофонной кассеты. На матовой поверхности — несколько круглых кнопок и плоский квадратный экран, по которому ползут буквы мертвого языка.
— Это ай-по, — говорит Майк, — у вас еще нет таких?
Вчетвером они сидят в заброшенном доме, через забитые окна пробивается холодный зимний свет, посреди комнаты зияет дыра, сорванная с петель дверь валяется неподалеку от входа — все так же, как две недели назад, когда Майк впервые попал в мир живых. Только тогда им было страшно — а сейчас они приходят сюда как к себе домой.
— У нас только плееры, — отвечает Марина и вынимает из кармана куртки плеер фабрики «Электронная жизнь».
Майк вертит его в руках, открывает крышку, рассматривает штекер наушников.
— Это для кассет, да? — спрашивает он. — Говорят, в дальних областях такие есть. В нашем городе только в музее, наверное, можно найти. Но здесь, наверное, это такой крутой гаджет, что дайте две.
Они говорят на всеобщем языке, но Майк то и дело вставляет в речь неизвестные мертвые слова. Но и без этого его речь иногда кажется Марине неудачным переводом с мертвого языка — все эти бесконечные «прикинь?», «отжигать», «дайте две» или вот «гаджет».
Ника надевает наушники ай-по и нажимает кнопку.
— Что это за группа? — громко спрашивает она.
Марина забирает у подруги ай-по и нажимает «паузу».
— Подожди, — говорит она Майку, — я сама переведу. Это вот тут написано, верно? — Майк кивает. — Ну, значит, группа называется «Живые могут танцевать». Правильно?
— Ага, — говорит Майк, — только это еще и каламбур. Потому что по-нашему это звучит почти так же, как «в ожидании конца времен».
— Здоровско, — говорит Лева.
Свою шапку он отдал Майку, и теперь его рыжие волосы ярким пятном выделяются в полумраке. Марина прячет замерзающие ладони в карманы куртки и смотрит на зябнущего Майка. В разноцветном мертвом свитере, Марининых варежках, Никином шарфе и Левиной шапке он напоминал бы пленных мертвых из старых фильмов о войне — если б не широкая улыбка.
Раньше Марина считала, что мертвые должны быть мрачными и печальными. Так их описывали во всех книгах и изображали во всех фильмах — и не только в тех, что снимали здесь, но и в мертвых фильмах, которые два-три раза в год показывали в кино: безработные, несчастные, живущие в вечном сумраке. Первый раз, когда Майк появился в этой комнате, он был точно такой же: напуганный, потный, дрожащий. Когда Лева выдернул его из круга, он отскочил в угол и несколько мгновений затравленно озирался по сторонам.
