Левушка помолчал, а потом снова спрашивает:
— А как ты думаешь, дедушка Марик стал хорошим мертвым?
— Конечно, хорошим, — ответила Роза Борисовна, — как же иначе? Разумеется, хорошим.
Левушка замялся, чувствуется — хочет еще спросить, но не решается. Роза Борисовна ему улыбнулась, вихор пригладила, посмотрела выжидающе — давай уж, спрашивай, чего там.
— А почему? Почему ты так думаешь? Ведь никто не знает — от чего это зависит: хорошим мертвым человек становится или плохим?
Ну, Роза Борисовна, конечно, стала объяснять про то, каким человеком был Марик, как он любил Сонечку, как ненавидел мертвых, как допоздна работал на секретном заводе, всю жизнь: и здесь, в столице, и в Майбаде, куда они в эвакуацию поехали. Как же такой человек может стать плохим мертвым, посуди сам?
Левушка кивнул, ответил: «Да, в самом деле, конечно, бабушка», — и ушел читать книжку или решать свои задачки, но Роза Борисовна чувствовала: не то она сказала, не то! Будто мало она слышала историй о людях, которые при жизни были ну чисто ангелы, а потом становились злее самых злых мертвяков. Нет, не про завод надо было рассказывать, не про Сонечку!
Уже вечером пришла она в детскую, Левушка сразу одеяло до носа натянул — будто бабушка не догадывается, что у него там книжка и фонарик спрятаны! Улыбнулась только, присела на край кровати, заговорила шепотом, чтобы Шуру не разбудить:
— Знаешь, Левушка, я тебе неверно днем сказала… про Марика. Я почему говорю, что все у него хорошо? Я ведь рядом с ним была, когда он уходил, за руку держала, в глаза смотрела. И, знаешь, взгляд у него был спокойный-спокойный, ясный такой, чистый. Улыбнулся он мне, сказал: «Ну, что ты, не плачь, может, еще свидимся!» — и ушел. Понимаешь, Левушка, когда человек так уходит — все у него будет хорошо, это и в книгах во всех написано, и старики так говорили.
Правильно она сделала, что все рассказала. Взрослый уже мальчик, пора понимать, как оно все устроено.
«А сама-то ты понимаешь, как все устроено? — спрашивает себя Роза Борисовна, лежа без сна на холодной подушке, глядя на круг луны по ту сторону занавески, слушая тиканье часов в ночной тишине. Спрашивает — и сама себе отвечает: конечно, понимаю. Столько лет прожить — и главного не понять? Дура бы я была, если б ничего не понимала. Вот поэтому старикам уходить легче — жизнь позади, все повидали, всему научились. Это молодые уходят с криками, проклятиями, жалобами. Почему я? Почему сейчас? Злыми уходят — и злыми становятся. Пусть даже всю жизнь прожили как надо, хорошими людьми — ничего им не поможет. Старикам легче — неслучайно, наверное, среди злых мертвых стариков почти нет.
