Для сегодняшнего мероприятия я выбрала красное платье, и мы с Николасом отчетливо выделялись на вылинявшем бежевом фоне спальни.
— Тебе очень идет красный цвет, — сказал Николас, проводя пальцами по моему обнаженному плечу.
— Монахини запрещали нам носить красное, — рассеянно ответила я. — Красный цвет привлекает парней.
— Нам пора, — рассмеявшись, заметил Николас и, взяв меня за руку, потащил к двери. — Фогерти отчитает меня за каждую минуту опоздания.
Мне не было никакого дела до Алистера Фогерти, хотя Николас считал его чуть ли не сыном Божьим. Если бы я имела право выбора, я вообще никуда бы не пошла. Мне не нравилось общество хирургов и их жен. Мне нечего было им сказать, поэтому я не видела смысла в своем присутствии.
— Пейдж, — настаивал Николас, — пойдем. Ты прекрасно выглядишь.
Выходя замуж за Николаса, я наивно полагала, что теперь он будет моим, а я буду принадлежать ему, и что этого более чем достаточно. Возможно, так бы и было, если бы Николас не вращался в тех кругах, в которых он вращался. Чем лучше Николас делал свою работу, тем чаще мне приходилось сталкиваться с людьми и ситуациями, которых я не понимала. Я посещала званые обеды, обнаруживала в карманах смокинга Николаса ключи, которые там оставляли пьяные разведенные дамы, и уклончиво отвечала на бесцеремонные вопросы о моем происхождении. Все эти люди были намного элегантнее и умнее меня. Я совершенно не понимала их шуток. Ради Николаса я была вынуждена с ними общаться, но мы оба отлично понимали, что я никогда не стану для них своей.
Через пару лет после нашей свадьбы я попыталась изменить эту ситуацию. Я поступила на вечернее отделение Гарварда. Ради себя я решила изучать архитектуру, а ради Николаса — литературу. Мне казалось, что если я узнаю отличия между стилями Хемингуэя, Чосера и Байрона, то научусь понимать тонкие вычурные фразы, которыми друзья Николаса с таким изяществом перебрасываются за обеденным столом. У меня ничего не вышло.
После рабочего дня в «Мерси» я спешила приготовить ужин Николасу, после чего у меня не оставалось ни сил ни времени на изучение потолков рококо и Дж. Альфреда Пруфрока. И еще я до смерти боялась своих преподавателей. Они говорили так быстро, что с таким же успехом могли читать лекции на шведском языке.
Мои одногруппники относились к учебе несерьезно. Почти все они уже что-то закончили. Их будущее никак не зависело от академических успехов. Что касается меня, то я осознала, что такими темпами смогу окончить колледж не раньше, чем через девять лет. Я не стала рассказывать об этом Николасу, но я получила F за единственную письменную работу, которую осилила за все время учебы. Сейчас я уже не помню, чему была посвящена работа — архитектуре или литературе, зато я запомнила комментарий преподавателя. «Где-то в этой мусорной куче есть интересные идеи, — написал он. — Вам необходимо научиться их выражать, госпожа Прескотт. Найдите свой собственный голос».
