Неужели? Я поворачиваюсь к ней лицом и упираю руки в бока. И думаю: кто из нас ребенок?
— Как бы там ни было, что происходит между тобой и Сэмом?
Мама заливается краской. Заливается краской, моя собственная мать!
— Ничего, — признается она, — но у меня блуждают безумные мыслишки. Между нами ничего нет. Абсолютно.
Моя собственная мать. Кто бы мог подумать!
— Не думала, что вы двое сможете поладить.
— Я тоже, — отвечает она. — Но мне кажется, сейчас речь не о совместимости характеров.
Она смотрит в сторону Хадли и Сэма, которые стоят с дядей Джоли в начале очереди за мороженым. Это кафе совсем не похоже на то, где мы были вчера, еще когда мама с Сэмом недолюбливали друг друга. Здесь делают собственное мороженое. Тут только семь сортов, но Сэм уверяет, что в этом кафе всегда много посетителей.
— Нужно возвращаться, — говорит мама, но в ее голосе не слышно уверенности.
Когда мы только приехали сюда, Сэм не желал иметь ничего общего с моей мамой. После того фиаско со стрижкой овец — отвратительное первое впечатление — он сказал Хадли, что моя мама из тех городских штучек, которым нужно еще многому учиться у реальной жизни. И когда Хадли рассказал об этом мне, а я маме, она фыркнула и ответила, что яблочная ферма у черта на куличках не есть настоящая жизнь.
А со вчерашнего дня они стали всюду появляться вместе. Когда я увидела их первый раз — поверить не могла: я решила, что мама считает Сэма настоящим мужланом и хочет сама в этом убедиться. Если честно, я не обратила на него особого внимания. Я была с Хадли — мы с ним сразу поладили, но потом, после вчерашнего вечера, кто знает, что из этого выйдет. Хадли был таким обаятельным. Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь занимался тем, чем занимался Хадли: выращивал саженцы, из необработанной древесины выстругивал доску, строил вещи, которые простоят века. Он был потрясающим.
Просто невероятно! Все это время, осознанно или нет, моя мама влюблялась.
— Мне кажется, тебя влечет к Сэму, — озвучиваю я свои мысли вслух.
— Да брось ты! Я же замужем, забыла?
Я недоуменно смотрю на маму.
— А ты еще помнишь?
Я не стала бы винить ее, если бы она даже и забыла. Я с трудом могу вспомнить лицо отца, а у меня намного меньше причин сбежать от него. Когда я напрягаюсь и пытаюсь его припомнить, вижу только широко распахнутые глаза — голубые и невероятно уставшие. Его глаза и морщинки вокруг рта (но не сам рот) и пальцы, сжимающие ручку. Вот и все — все воспоминания за пятнадцать лет.
