С первых же ее слов гнетущая и вязкая тяжесть подступилаему к горлу и в голове шевельнулась боль, сначала вялая, тупая, потом все более острая, охватывающая лоб и виски. Надо бы встать и походить по прорабской, но Трубин не встал и старался не двигаться, чтобы никто не догадывался о его чувствах.
Женщина была в дорогом, но теперь уже немодном коверкотовом пальто и злым, ломким голосом рассказывала ему о том, что «мой муж сошелся с вашей женой» и что они «оба сговорились уехать из города», а у нее дети и «надо что-то делать, не оставлять же детей без отца». Она, эта женщина, которую он Еидел впервые, указывала свидетелей, называла, когда и где встречались «мой муж и ваша жена».
Она говорила с ним с постоянной, непроходящей злобой, словно обвиняла не только тех, из-за кого пришла сюда, но и его, Григория. И ему на какое-то время почувствовалось, что он тоже не лучше Софьи, раз допустил такое, что он вместе с ней, с женой, такой и сякой...
«Но причем тут я?— спросил сам себя Трубин. — Я-то тут причем?»
«А как же, как же?— спорил с ним внутренний голос. — Софья ведь твоя жена и, если она ведет себя дурно, то и ты в этом замешан».—«Ну уж нет, нет, увольте»,—возражал Трубин этому голосу.
Григорий смотрел на женщину и ничего не мог в ней запомнить — ни того, какие у нее глаза или губы, ни того, как она одета, какой у нее голос. Ничего не мог запомнить...
Он даже не мог запомнить, какие ответы ей давал.
Ему с самого начала разговора с ней очень хотелось, чтобы она знала поменьше всяких подробностей той «связи», чтобы были одни догадки и предположения и ничего конкретного, чтобы она поскорее оставила его одного. А когда она ушла, он опять подумал о том, что ничего в ней не запомнил и что если бы ему понадобилось сию же минуту выбежать за ней на улицу, то он не отыскал и не опознал бы ее в толпе. «A-а, что это со мной?—подумал Трубин.— Зачем мне запоминать ее внешность, зачем знать ее имя? Какая в том может быть цель? Надо рвать со всем этим, рвать!.. Рвать с женой! Из головы — прочь, из сердца — вон! Вот так. Только так».
Он сразу поверил этой женщине. Были причины — поверить. Да, да. Его жену словно подменили, ее стало не узнать. И то, что ее нельзя узнать, и то, что он тут услышал о ней,— все это не оставляло никаких сомнений.
Знобящая тяжесть окутывала тело. В мыслях все путалось и мешалось: «Как могло это случиться? Как? А могло бы быть иначе. И тогда не пришла бы эта женщина».
