Соседки долго хохочут, переспрашивают старуху Быховскую, уточняя, что и как.
— Как его собаки не покусали,— говорит кто-то.
Разговор переходит на собак.
— А верно треплют, что маленькая собачка до старости щенок.
— И то.
— Я вот в огород выйду,— продолжает крановщица Груша,— а с той улицы лезет ко мне с лаем вот такусенькая лохматая собачонка. Свой двор весь облаяла и ко мне успевает.
— Два двора караулить хочет!
— Собаки, они ужасно понимающие. Вот у меня сын переехал с год как на новую квартиру и недавно пришел. Так что вы думаете? Наш Руслан увидел его и от радости прыгал-прыгал, перевернулся и — хлоп на спину. Прямо ошалел. А мы думали, что он забыл его.
Разговор о собаках неожиданно обрывается потому, что слышна ругань. На пыльную дорогу выбегает собутыльник дяди Кости, а за ним и сам хозяин.
— С кем пьет, того и бьет,— говорит равнодушно Груша.
Цыкин оказывается легким на ногу, и дяде Косте ничего не остается, как высказать свое заветное пожелание убегающему гостю:
— Видал бы я таких в белых тапочках в гробу!
— Вместе же работают... на одном копре. И скандалят.
— А ты думаешь, они помнят? Спроси завтра обоих — ничего не помнят. Еще скажут: не ври, баба.
Дядя Костя возвращается к женщинам и то ли от водки, то ли от посрамления Ванюшки Цыкина мягчеет и начинает жаловаться на жену.
— Работаешь, работаешь, а придешь домой, и не имеешь права обняться с женским телом.
Над забором видна голова его жены и через дорогу летит ее зычный голос:
— А ты забыл, что этому женскому телу в получку принес одну десятку?
— И по сто приносил,— бормочет дядя Костя,— а все равно...
Внезапно его охватывает чувство неудобства и смущения и он уныло идет домой спать.
Все эти люди, как видела Софья, были простые и отзывчивые, веселые, добрые и незлопамятные. И хотя то, чем они жили, было чуждо и 'непонятно Софье, она оправдывала их потому, что ей казалось, что во всех этих людях было что-то впитано в себя от этих серых домов и картофельных огородов, от цепных собак и осевших в землю скамеек, от дороги, заросшей травой и тополиной порослью, от всех тех обитателей этой окраины, которые давно умерли... Ей думалось, что достаточно снести все эти дома и заборы и тогда и дядя Костя, и крановщица Груша, и бетонщик Быховский с матерью будут какими-то не такими. Но пока дома оставались и заборы оставались... И Софья сидела на вросшей в землю скамейке и смотрела, как текла вокруг нее непонятная ей жизнь.
