— Ты себе просто не представляешь, какое это удовольствие копаться в саду, строить стену. Никогда не думал, что смогу построить стену.
Он ей все уши прожужжал про свой дом на море, какие у него там цветочные клумбы, какая изгородь из плюша за решеткой, отделяющей дом от внешнего мира. Рай земной, одно слово! Он ужасно гордился тем, что сделал, и гордился по праву, ведь сад он разбил буквально на пустом месте. Сад этот даже какой‑то премии удостоился — то ли как лучший на южном берегу, то ли во всем мире, то ли еще за что‑то.
— Дом с садом я мог бы продать очень выгодно. Начинаю уже об этом подумывать.
Она кивнула. Чезаре ловко собирал тарелки со стола, где обедали четыре бизнесмена. Все четверо дородные, краснолицые, и все женатые — у женатых мужчин сытый взгляд, это сразу видно. За соседним с ними столиком сидели немолодой мужчина, тоже женатый, и совсем еще девчонка — наверно, моложе его вдвое, а рядом еще одна парочка: вид у обоих такой, будто они что‑то задумали. В центре зала, рядом с подносом, на котором стояли салаты и фрукты, за большим столом сидели шесть человек, мужчины и женщины. Эту же компанию она видела пару недель назад, тогда они обсуждали покрытие теннисных кортов «En Tout Cas».
— Когда удается сделать так, как хочется, — говорил Фиц, — интерес обычно пропадает.
Метрдотель подозвал другого официанта, полного итальянца, совсем молоденького, моложе, чем Чезаре, его имени она не знала. Но Чезаре, который а этот момент оказался свободен, отозвался первым и, крикнув: «Pronto! Pronto!», проворно поспешил на зов.
— Так ты собираешься продавать дом, Фиц?
— Еще окончательно не решил.
По четвергам он часто рассказывал ей про женщину, на которой женился. Человеком, по его словам, она была надежным, ответственным — вот только все время болела и детей иметь не могла. Двадцать три года они прожили вместе — срок немалый, за это время всякое может случиться. А потом она умерла.
— Чесотка замучила, — пожаловался Фиц. — Даже сейчас, когда за шестьдесят, никак не проходит.
— Тебе столько ни за что не дашь, — автоматически отозвалась она, наблюдая за тем, как официант обслуживает компанию за большим столом в центре зала. Они заказали стейк на косточке — фирменное блюдо «Сан–Микеле». Фиц сказал еще что‑то, но и эти слова в ее сознании не отложились.
— Я часто думаю, что хорошо было бы жить в Лондоне, — донеслось до нее.
Фиц, не отрываясь, смотрел на нее, ожидая, что она скажет в ответ. «Жизнь тебя здорово побила», — сказал он ей, когда они встретились во второй раз. Тогда он подолгу внимательно смотрел на нее, как смотрит сейчас, и повторил эту фразу дважды. Она ему объяснила, что так живут все актрисы: всегда на нервах, все время в ожидании — а вдруг дадут эту роль, а вдруг перепадет та, живешь в вечном страхе, что откажут. «Такая уж профессия, — сказала она тогда. — Легко жить не получается».
