Чтобы доказать ему свою признательность, она поселилась у него на пару недель, а затем покончила с собой, проглотив содержимое бутылки лизоля.[1] За эти две недели она расписала потолок над кроватью, где впервые вкусила плотские радости.
В это утро Эвери созерцал непристойные формы и думал о том, что дама похожа на Элси. Бесстыдство этой картины увеличивало его удовольствие. Элси завопила от ужаса при виде этой грубой и неуклюжей мазни, когда Эвери удалось как-то раз напоить ее и затащить в свою квартиру, вопреки отвращению, которое он внушал молодой женщине.
Тогда она нанесла ему непростительное оскорбление, отказавшись лечь к нему в постель.
Тем хуже для нее. Элси сама выбрала свою судьбу и заслужила то, что с ней случилось. Накануне она ушла из банкетного зала вместе с Бреттом Холлидеем, этим гнусным одноглазым типом. А сегодня утром была мертва. Справедливость — не пустое слово.
Это было отвратительно. Он не находил других выражений, чтобы охарактеризовать поведение Элси. Она буквально бросилась на шею этому типу. И что у него было такого, чего нет у других? Эвери — его самолюбие находило в этом облегчение — был не единственным, отвергнутым этой дамочкой. Кривляка, смотревшая на всех свысока, сама же не написала ни одного романа. А с Холлидеем она спрятала все свои когти и рассыпалась в любезностях. Кто такой, в конце концов, этот Холлидей? Провинциал, который высидел несколько строк в устаревшем жанре. Из тех историй, какие могли иметь успех лишь во времена наших предков.
Жалкий тип! Ему что-то около сорока, этому Холлидею. Может быть, именно поэтому Элси так и выкладывалась перед ним. Мужчина в этом возрасте не очень опасен, и женщина может делать с ним все, что захочет. Да, конечно, именно по этой причине она предпочла его молодым мужикам, которые ждали ее благосклонности.
Сильный стук в дверь прервал размышления Эвери. Он вылез из постели и, не потрудившись натянуть на потертую пижаму халат, пошел открывать.
Конечно, это фараоны. Они порекомендовали ему не уходить; сказали, что придут взять показания на дому. Эвери ответил, что абсолютно ничего не знает, кроме того, что он видел, как Элси Мюррей и Бретт Холлидей ушли под ручку.
Может быть, стоило прилично одеться, чтобы принять их. Но какое это имело значение! Писатель — богема и не обязан подчиняться протокольным законам. Инспекторам это было известно, они засомневались бы в его талантливости, найдя одетым, словно конторского служащего.
