Дитя-невидимка | страница 15



— …А какая чудесная погода, — кричала она. — И море, представляете… Такое синее, такое ласковое, и ни одной волны! Как вы себя чувствуете, да, да, вы прекрасно выглядите, знаете, я тут подумала… Но такая жизнь, ну, природа и прочее… Все образуется, не правда ли?

«Она несет еще большую околесицу, чем обычно», — подумала про себя Гафса, снимая перчатки (ведь она была настоящей дамой), а вслух сказала:

— Совершенно верно. Вы абсолютно правы, фру Филифьонка.

Они сели за стол, и Филифьонка была так рада собеседнице, что болтала всякую чепуху и проливала чай на скатерть.

Гафса похвалила и пирожные, и сахарницу, и все прочее, но про цветы, разумеется, ничего не сказала, так как была слишком хорошо воспитана. Ведь любому ясно, что эти колючки никак не гармонируют с чайным сервизом.

Через минуту-другую Филифьонка перестала нести чушь, и, поскольку Гафса ничего ей не отвечала, наступила полная тишина.

И тут вдруг погас луч солнца на скатерти.

Огромные окна заполнились тучами, и обе дамы услыхали, как над морем прошумел ветер, прошумел, словно что-то прошептал…

— Вы, кажется, постирали коврик? — вежливо поинтересовалась Гафса.

— Да, морская вода особенно хороша для стирки ковров, — отвечала Филифьонка. — Краска не растекается, и запах после этого такой свежий, такой бодрящий…

«Надо заставить ее понять, — думала Филифьонка. — Ведь надо же, чтобы кто-то понял, что я боюсь, чтобы хоть кто-нибудь сказал:

„Ну, конечно, ты боишься, я так тебя понимаю…“ Или еще лучше: „Но дорогая моя, чего же тебе бояться? В такой погожий, такой тихий летний день“. Что угодно, но пусть хоть что-нибудь скажет».

— Это печенье выпечено по бабушкиному рецепту, — сказала Филифьонка. Тут она подалась вперед и, наклонившись над столом, зашептала:

— Эта тишина обманчива. Она означает, что произойдет что-то ужасное. Поверьте мне, дорогая Гафса, мы с нашим печеньем и нашими коврами слишком ничтожны, и все проблемы наши… да, конечно, проблемы чрезвычайной важности но все они ничто по сравнению с той грозной, неумолимой силой…

— О!.. — в замешательстве воскликнула Гафса.

— Да, да, грозная, неумолимая сила, — быстро продолжала Филифьонка. — Ее ни о чем не попросишь, к ней бесполезно обращаться, это то, чего нам никогда не понять. То, что скрывается за темными окнами, где-то далеко-далеко, на морских просторах, и все растет и растет, невидимое до тех пор, пока уже не станет поздно. Вы понимаете, о чем я говорю? Признайтесь, что и вам случалось пережить нечто подобное, ну хоть раз… Дорогая моя, признайтесь!