— Поэтому у меня осталась одна маленькая просьба. Через несколько лет, когда будете наслаждаться новой жизнью в Симополисе, вспомните старика и хоть разок позвоните.
Когда кардинал растаял в воздухе, Энн наконец освободилась от гипноза. Прежнее чувство неловкости и тоски вернулось с удвоенной силой.
— Симополис, — повторил Бенджамен, ее Бенджамен. — Мне это нравится!
Остальные симы замигали и начали исчезать.
— Сколько же мы пробыли в архиве? — протянула она.
— Посмотрим… — буркнул Бенджамен. — Если завтра первый день две тысячи сто девяносто восьмого, значит…
— Я не об этом. Хочу знать, почему они так долго держали нас в хранилище.
— Ну, полагаю…
— И где другие Энн? Почему я здесь единственная Энн? И кто эти мочалки?
Но она говорила в пустоту, потому что Бенджамен тоже растворился в воздухе, и Энн осталась в аудитории одна, если не считать старого Бенджамена и полдюжины самых первых его симов (как она поняла, старомодных голограмм дошкольника Бенни, доверчиво смотревшего в аппарат и бесконечно махавшего рукой). Но и их скоро не стало.
Старик изучал ее, слегка раскрыв рот. Зеленый платок подрагивал в ревматических пальцах.
— Я помню тебя, — с трудом выговорил он.
Энн хотела что-то ответить, но…
Энн неожиданно очутилась в гостиной загородного дома, рядом с Бенджаменом. Все было, как раньше, и тем не менее комната казалась другой: краски богаче, мебель массивнее. В дверь постучали, и Бенджамен пошел открывать. Нерешительно дотронулся до ручки, обнаружил, что рука лежит на поверхности, повернул. Никого…
Снова стук, на этот раз в стену.
— Войдите! — крикнул он, и сквозь стену прошла дюжина Бенджаменов. Две дюжины. Три. Все старше Бенджамена, и все сгрудились вокруг него и Энн.
— Добро пожаловать, рад видеть, — воскликнул Бенджамен, раскинув руки.
— Мы пыталась позвонить, — пояснил седовласый Бенджамен, — но этот ваш старый бинарный симулакр совершенно изолирован.
— Симополис знает, как исправить положение, — вставил другой.
— Вот, — объявил еще один и, выхватив из воздуха диск размером с обеденную тарелку, прикрепил к стене у двери. На диске красовался синий медальон с барельефом, изображавшим лысую голову.
— Сойдет, пока мы не модернизируем вас, как полагается. Синее лицо зевнуло и открыло крошечные пуговичные глазки.
— Оно завалило тест Лолли, — продолжал Бенджамен, — так что можете скопировать его или стереть… как пожелаете.
Медальон обыскивал глазами толпу, пока не заметил Энн.
— Триста тридцать шесть звонков. Четыреста двенадцать звонков. Четыреста шестьдесят три звонка.
