Но без говорливого Абихаила и тихой Анны все было как-то не то, не так...
А через пять дней начинался другой великий праздник - праздник кущей, который продожался целую неделю - и эти дня без Абихаила и вовсе никто не мог себе представить! Накануне "кущ" он всегда приезжал в Сузы на повозке, нагруженной большими пальмовыми ветвями, сухими колосьями и незнакомой душистой травой, и сразу же вместе с детьми принимался за строительство во дворе шалашей и очагов из камней. Семь дней, пока продолжалоась презднование кущ, всем желающим разрешалось жить в шалашах под открытым небом в память о том, как вывел когда-то Господь сынов Израилевых из Египта, из этой железной печи, и поселил в кущах.
По крайней мере, Абихаил всегда ночевал в шалаше вместе с детьми, и не было ничего веселее, когда он разводил во дворе костер, поджаривал для каждого на камнях пресные лепешки, пел песни, глядя на звездное небо. Даже если шли дожди, Абихаил никогда не изменял этому правилу и семь дней, подобно далеким предкам, жил в шалаше, снова и снова переживая счастья спасния и освобождения от рабской доли...
К счастью, пятнадцатого дня седьмого месяца, когда начинались кущи, дождевые тучи на небе рассеялись, и погода выдалась замечательная.
Но Абихаил и Анна не снова появились в Сузах, и от них не пришло никаких известий. Это было настолько странно, что старшие братья не знали, что и думать. Как всегда, Иаир по привычке сильно рассердился на Абихаила, который "не может оторваться от подушек, набитых утиными перьями", а Аминадав - опечалился и обеспокоился. Праздник кущей длился целую неделю, и все ожидали, что Абихаил вот-вот подъедет в город, тем более дороги успели подсохнуть и подъезды к реке, возле которого распологалось его село, перестали быть непроходимыми и в городе появились люди, которые это подтвердили.
В семнадцатый день афанима Аминадав не выдержал: проснувшись на рассвете, он почувствовал, что его сердце устало томиться в ожидании и так сильно, болезненно колотится в груди, что может долго не выдержать. Тогда Аминадав приказал запрячь повозку, взял с собой двух слуг, потому что сам уже с трудом удерживал вожжи, и спешно отправился за город. Он не стал ничего сообщать Иаиру, потому что побоялся, что тот начнет его отговаривать и даже вовсе не отпустит в путь, потому что ночью снова лил дождь, и наверняка мог размыть многие дороги.
"Я ещё вон, когда собрался умирать, - подумал Аминадав. - Но все мне что-то некогда, хотя голова с каждым днем кружится все сильнее. Медленно вытекает из меня душа, а по ночам сильно ноют мои кости, словно кто-то взялся грызть меня изнутри, не зная ни покоя, ни сна. Но разве могу я распрощаться с жизнью, пока не повидаю Абихаила? Ничего не поделать, значит, придется, мне теперь самому к нему ехать. Иаир ещё слишком молод, чтобы понять меня, и ему я уже сказал в день покаяния все, что лежеало у меня на душе, он хоть и поругает, но потом все равно простит меня..."
