Раскопки 1948 года закончены.
Снова самолет несет меня над Хорезмским оазисом, теперь уже в обратный путь. Снова струится под крылом Аму-Дарья, плывут дымки над трубами хлопкоочистительных заводов, до самой пустыни распростерлись колхозные сады и поля…
Когда я летел сюда и под крылом показалась пустыня, я не смог различить в ней ничего: глаз тогда еще терялся перед него. Теперь же кое-что вижу: вот следы запустевшего — наверно, еще в древности — арыка; вот от него в стороны разбегаются струйки теней — ответвления его. Он был, значит, магистральным, поил жизнью целый рустак. Вот еще двойной пунктир валов пересохшего и заброшенного канала…
А вот вновь откопанное ложе канала! Еще не выросли ни сады, ни поля по его берегам — еще не пущена вода в него, — но тем более, обнаженный, напоминает он сверху нож, всаженный в пустыню.
Присматриваюсь внимательней: правильно, для ложа нового канала использовали какую-то древнюю трассу, — на том месте, где свежее ложе кончается, линия валов не оборвана…
В книгах Толстова есть одна выразительная и страшная карта Хорезма: на ней штриховкой покрыты земли, бывшие когда-то благодатными и плодородными полями и садами, а затем превратившиеся в помертвевшие песчаные пустыни. Сколько народного труда было вложено в эти ныне запустевшие земли, сколько счастья могли дать они людям! Штриховка на карте словно душит оазисы…
Экспедиция Толстова тщательно отыскивает и наносит на карту все трассы древних каналов. За этой работой экспедиции особенно нетерпеливо следят не только историки, но и ирригаторы среднеазиатских республик, колхозники, плановики, партийные работники — да весь без исключения народ: а нельзя ли воспользоваться этими старыми, еще предками проверенными трассами, чтобы вновь отбить у пустыни удушенную ею землю и оживить ее?
Я лечу в рейсовом самолете Аэрофлота. Меня окружают случайные спутники: партработник, едущий на учебу в Высшую партийную школу, заслуженный артист республики, геолог-разведчик, пограничник, получивший отпуск и везущий корзинку гранатов в Мурманск, бригадир рыболовецкого колхоза, летящий в Ташкент за сетями, и еще один бригадир колхоза, летящий в Ташкент на сессию Верховного Совета республики.
Обычный рейсовый самолет, обычные пассажиры. Обычные и разговоры идут у нас в самолете.
Геолог-разведчик сердито смотрит в круглый бортовой иллюминатор. Внизу пустыня. Он поворачивается к нам и с сердцем обращается ко всем, хотя ни к кому в отдельности:
