Венесуэлы. Кунерт лежал в подвесной койке на палубе, когда к нему подошел капитан Гомес. Больной умоляюще поднял руку. Говорил он все еще с напряжением, произнося слова едва слышным шепотом:
— Разрешите, пожалуйста… вопрос… Аруба, голландский?
— Да, да, — успокоил его капитан.
Гомес понял, что немцу на острове, вероятно, придется столкнуться с трудностями. Известно, что отношение голландцев к немцам не было в то время особенно хорошим. Их родина сильно пострадала от нацистского вторжения. Гомес пытался успокоить Кунерта, сообщив ему, что на острове есть также и американские военные власти. Однако лицо Кунерта и жесты его худых рук выражали глубокое беспокойство. Моряк попросил капитана оставить его на борту и взять с собой в Португалию. Там он рассчитывал при содействии германского консула устроиться на какое-нибудь немецкое судно и вернуться на родину:
Капитан колебался. Наконец он заверил Кунерта, что сделает все, чтобы исполнить его желание. Тот с благодарностью пожал Гомесу руку.
Войдя в порт, танкер пришвартовался у стенки. Кунерт видел, как капитан и боцман сошли на берег. «Ничего, все обойдется благополучно, — успокаивал он себя. — У прибывшего в чужой порт капитана всегда много дел на берегу». Но беспокойство не проходило. Немец с тревогой и подозрением следил за происходящим на судне и на берегу.
Вдруг Кунерт вздрогнул. Мимо белых стен домов по тротуару шел Гомес и рядом с ним — человек в незнакомой моряку военной форме.
Кто этот офицер, поднимающийся на палубу со снисходительной улыбкой на лице?
— Врач… Американец… Не бойтесь! — просто и спокойно сказал Гомес.
Врач, мужчина лет тридцати, с квадратным подбородком и водянистыми холодными глазами, начал молча осматривать Кунерта. Затем, обратившись к Гомесу, он о чем-то попросил его на испанском языке. Капитан подозвал двух матросов, которые быстро принесли матрац и положили на него больного. Человек в военной форме показался Кунерту странным, непохожим на врача, и это насторожило и встревожило моряка. Теперь, когда он, беспомощный, лежал на полу и видел лицо склонившегося незнакомого офицера, тревога возросла еще больше.
Неожиданно, не меняя выражения лица и не проявляя никакого сочувствия к больному, врач на чистейшем немецком языке сказал:
— Не представляю, как вы еще живы. Если вы переживете еще одну ночь, то благодарите за это коньяк, который поддерживает в вас жизнь. Но больше он вам не поможет.
Глаза Кунерта расширились от ужаса. До предела напрягая силы, он приподнялся на локтях, и в его голосе прозвучала неожиданная для всех присутствовавших сила:
