Самые злые шутники клянутся, что над Темной долиной круглые сутки стоит дым от выкуренной там анаши.
Дыма нет — я по крайней мере не видел.
Но вот делянки конопли в тихих и теплых местах есть.
К главному зданию ведет сначала тропинка через поля, а потом бетонная дорога, почти не разрушенная, которая упирается в приоткрытые железные ворота.
— Куда ведешь?
— Они к дядьке Яру.
— Ладно, проходи.
Вот так вот запросто. Будь я диверсантом-смертником, мог бы наделать у них дел, но готовых на это дураков в Зоне нет. На вид «свободовцы» беспечны, но обольщаться не следует — сюда, позарившись на вольные порядки и удобное место, стекается немало первоклассных сталкеров. И разбираются они не только в эффектах Зоны, в войне с людьми разбираются тоже.
— Сначала к Чехову зайдем, — предлагает мой проводник.
— Зачем?
— Он так велел — всех новых сначала к нему приводить.
* * *
…Я знал, что встречи с лидером «Свободы» все равно не избежать, но к перспективе немедленного разговора готов не был.
— Ладно, но сначала моего товарища к врачу.
Чернявый кивнул и повел нас не по металлической лестнице на второй этаж, как сначала собирался, а куда-то в другое здание, а потом вниз, в просторный полуподвал, разделенный на отдельные боксы сеткой. Именно там, возле большого стола, заваленного вперемешку коробками из-под медикаментов, банками и инструментом, после двух лет, прошедших после нашей ссоры, я впервые увидел Костю.
— А, это ты… Ну, привет, Серега или как там тебя теперь зовут — Моро? — хмуро, но без всякого удивления сказал он. — Руки тебе не подаю, а то снова перчатки стерилизовать придется.
Это сомнительное приветствие мне пришлось проглотить. Как хирург он был прав, а скрытый подтекст никто, кроме меня, не заметил. Лунатика усадили на табурет, который, судя по остаткам маркировки, был сделан из ящика от боеприпасов.
— Везучий у тебя дружок. Легкое не задето, но неделю-другую отлежаться должен. Давай, что у тебя, показывай…
— Так, мелочи.
— С мелочами сюда не ходят…
Костя обрабатывал мою рану, а я смотрел на него, осознавая, насколько мой бывший друг изменился, стал заметно старше и жестче, почти утратив сходство с тем человеком, которым он был когда-то на Большой земле.
— Все, закончил. Жить будешь. По крайней мере это тебя не убьет.
— Нам поговорить надо.
Он криво ухмыльнулся и дернул плечом.
— Ладно, но только не в перевязочной.
Мы устроились в отдалении от койки, на которую положили Лунатика, в другом боксе, на двух табуретах, тоже сделанных из ящиков от патронов.
