Ступак с сержантом принялись за работу. Трегубов, внимательно наблюдая, как пролетали мимо них поленья, пояснил Левицкому:
— Нарубили их уже давно — сухие, даже звенят, — а сложить не удосужились…
— Лето, — заметил Левицкий, — зачем теперь дрова? В городе газ и…
— Для настоящего хозяина, — кивнул Трегубов на кучу, — это — как ножом по сердцу. Вон какие штабеля выложили, крыша без единой щелочки, пол каменный, а топор ржавый и зазубренный. Не по–хозяйски это…
Левицкий понял ход мыслей Трегубова.
— Думаете… — начал он.
— Не знаю… — перебил тот. — Но подозрительно.
Трегубов сидел на козлах в удобной позе и не отрывал взгляда от кучи дров, которая все уменьшалась. Наконец не выдержал, вскочил и принялся помогать Ступаку. Отбросив последнее полено, чуть не лег на пол, выгреб из угла толстый слой опилок.
— Так я и знал! — крикнул радостно. — Приведите, лейтенант, попа.
Левицкий присел рядом с Трегубовым. Тот провел пальцем по едва заметной щели в полу, сдул опилки. Возле самой стены в каменном полу было кольцо. Трегубов потянул за него, но безуспешно. Уперся коленом в стену, напрягся — крышка не поднималась.
— Очевидно, какой–то секрет, — отпустил он кольцо, — или заперто снизу. А впрочем, уже ведут попа, и мы все сейчас выясним.
Он направил луч фонарика на дверь так, чтобы увидеть, как отреагирует каноник на их открытие. Тот остановился на пороге, стоял прямо, ослепленный, и смотрел перед собой не моргая. Только сложил руки на груди и переплел пальцы, сильно сжав их, чтобы не дрожали.
Трегубов опустил фонарик, осветил угол, вырвав из темноты крышку люка, и снова перевел луч на лицо священника:
— Куда ведет этот ход? И как открывается люк?
Впервые за все время каноник показал свой характер.
— Может, уважаемые господа не будут играть в сыщиков?! — громко и зло спросил он. — Я старый человек и нуждаюсь в отдыхе…
Услышав эти слова, Трегубов неожиданно засмеялся. Фонарик задрожал в его руке, и Левицкому показалось, что каноник покачнулся, но это лишь показалось. Трегубов замолк, луч перестал дрожать. Каноник оперся о притолоку и прищурил глаза. Трегубов придвинулся к нему, сказал с презрением:
— Так, святой отец, может, прекратим эту игру? Вы разоблачили себя, хотя нервы у вас действительно железные.
Каноник не отвел глаз. Смотрел мрачно, как на провинившегося ребенка.
— Я не люблю провокаций, господин… — не знал, как назвать, — господин начальник. Уже поздний час, и вы должны сказать, в чем обвиняете меня…
