— Тетрадь у тебя найдется? — спросил он.
— Да, есть…
— А конверт?
— Марта собиралась писать Федьку…
— Принеси.
Юрко сразу принес все, что надо, догадался прихватить и табуретку, чтобы удобнее писалось. Каленчук послюнил огрызок химического карандаша, написал несколько строчек на листке, который вложил в конверт.
— Сразу же после завтрака, — сказал тоном, не допускающим возражений, — запрягай и поезжай в Трускавец. Бросишь в почтовый ящик и можешь возвращаться.
Демчук только кивнул. Не взглянув на адрес, спрятал конверт во внутренний карман.
— И вот что… — чуть замялся Юхим. — У тебя самогон есть? Принеси литр. Ребят угостить.
Впервые Юрко возразил:
— Напьются, закурят, недолго и до пожара…
— Не курят они, — успокоил Каленчук. — Я один курю, а на меня можешь положиться.
…Каленчук отсыпался почти до вечера. Грицко и Дудинец, выдув литр самогона, еще храпели. Юхим стал у открытой двери риги — дожидался Юрка. Тихонько свистнул, когда тот приехал. Юрко незаметно кивнул, постоял посреди двора и, лишь убедившись, что на улице никого нет, дал знак, чтобы Каленчук перебежал в хату.
— Сейчас пообедаем, — вошел он вслед за Юхимом.
Каленчук потер щеку, заросшую рыжеватой щетиной:
— Побриться бы…
— Бритва в кухне. Твои, — качнул головой в сторону риги, — еще спят?
— А что им? Налакались самогонки… Отвез?
— А то как же. Пускай спят. Марта им потом согреет.
Побрившись, Юхим надел свежую рубашку Федька.
— Так хорошо из кухни пахнет, — признался он, — что, кажется, черта бы съел…
— Прошу. — Юрко открыл дверь в комнату рядом с кухней. — Прошу к столу.
— О, «Московская»! — увидел бутылки с белыми головками Каленчук. — Единственное московское, что я признаю! — Обошел стол, заставленный вкусными закусками, похвалил: — Ты, сестрица, всегда умела готовить, но сегодня…
— Это ты отвык от настоящей еды, — небрежно отмахнулась Марта, разрумянившись от похвалы.
— Дай боже, чтобы не было горше, — перекрестился Юрко, придвигая стул.
Выпили по первой, а потом и по второй. Юхиму водка сразу ударила в голову, захотелось похвалиться и пожаловаться — пришла минута откровенности, когда хочется открыть кому–то душу. Аппетитно хрустя огурцом, спросил:
— Как у вас в селе, очень прижимают?
— Смотря с какой стороны, — пожал плечами Юрко.
— В Качаках коммуну создали, — спокойно сказал Каленчук и не удержался: — Я им эту коммунию уже прописал, поплакали кровавыми слезами. Живы будем, за все поквитаемся! — неожиданно рассвирепел он. — Отважный еще вернется, и расчет мой будет большой!
