— Да, если не поймаешь.
— Ну, это уже совсем другое. Тогда ты прикасаешься словно и не к рыбе. Вытащенная в лодку, она перестает быть рыбой, просто лежит и бьется. В лодке она становится предметом, вещью и должна умереть.
Джим вдруг стал серьезным и даже мечтательным.
— А запах рыбы, когда ее поднимают из моря!.. Наверное, так пахнет само морское дно. Он такой тонкий, странный, немного металлический… он слегка похож… — Джим понизил голос. — Похоже пахнут девушки перед… И вместе с тем это холодный запах, так что это вовсе и не запах девушек.
Глаза у Давида стали круглыми. Но Джим этого не видел. Его взгляд по-прежнему был прикован к полосе, где небо и вода сходились друг с другом.
Давид задумался. Он побледнел. Слова Джима о чем-то напомнили ему.
Джим взволнованно продолжал:
— В нашем поселке все мужчины были рыбаками, кроме священника, трактирщика и лавочника.
Хотя, если на то пошло, трактирщик имел долю в боте моего отца. Боты уходили в море на несколько дней. На рыбаках были робы, зюйдвестки и высокие морские сапоги. А посмотрел бы ты на них, когда они возвращались! Грязные, обветренные. Волосы жесткие от соли. Но по воскресеньям рыбаки надевали белые рубашки и шли в церковь. Они были очень набожны. И никогда не пропускали службу.
Давид невольно улыбнулся:
— Джейсону, наверное, не понравилось бы, что они верят в Бога.
— Ты вспомнил его слова после утренней лекции Жоржа? Да? Нет, Джейсон не понимает, что для рыбака в открытом море, в маленькой лодке… Там Бог для него единственная опора, кроме собственного разума. «Ум всегда вывезет», — любил говорить мой отец. Но когда ум бессилен, остается уповать только на Бога. Представь себе, что лодка перевернулась в открытом море… Представь себе бескрайнее море. Там тебя ум не спасет. Когда парус разодран, а волны захлестывают в лодку больше воды, чем восемь человек способны вычерпать… Многие так и не вернулись обратно. Нет, в море человеку без Бога нельзя. Но вычерпывать воду он все равно должен, тут уж никуда не денешься.
Я был и рыбаком, и моряком. Я рано ушел из дому. И обнаружил, что всюду одно и то же, всюду, где люди живут морем, — что на торговых судах, что на Большой Ньюфаундлендской банке. Там, на Большой Ньюфаундлендской банке, если рыбацкая шхуна попадает в туман, на ней начинают бить в колокол, чтобы предупредить другие суда. Туман там бывает плотный, белый, непроницаемый, и со всех сторон бьют в колокола.
Я помню, у нас в поселке некоторые ненавидели море. Особенно один рыбак, в ночь перед выходом в море он никогда не спал, никогда. Однажды его шхуна потерпела кораблекрушение, и он вместе с братом целую ночь держался на киле перевернутой лодки, пока их не нашли. Брат к тому времени уже умер, но они так крепко держались друг за друга, что спасатели с трудом оторвали мертвого от живого. С тех пор он боялся выходить в море. Все боялись, они знали, что там может случиться. Но выходили, словно их кто-то проклял. Артель за артелью. — Уголки рта у Джима опустились, лицо стало строгим и задумчивым. — Нет, Джейсон не знает, о чем говорит. Во время шторма или кораблекрушения человек вдруг понимает, что если раньше не верил в Бога, то теперь верит. Верит, иначе нельзя.
