— Где его найти? — Сергей уловил желание шефа и уже почти собрался в дорогу.
— Демьяныч, не волнуйся, мы щас сгоняем...— кивнул Серов.— Только на пару слов...
Они вышли на кухню, Серов плотно прикрыл за собой дверь.
— Демьяныч, что с киллерами? Правда, что ли, ждем семи утра?
— Разбежались,— хмыкнул Троиций,— Сегодня с обоими надо потолковать. А если что — завтра в семь по нашему сценарию кино разыграют.
«А хотел бы я, например, жить вечно? — задумался Любимов.— Старикам-то несладко приходится. Все болезни вываливаются, кости ноют... В семьдесят лет многие уже как развалины. А в двести что будет? А в триста?..»
На днях они сидели с Максом Виригиным в скверике на Шестой Советской, пиво пили. Там такой квадратный скверик, а в центре лавочка. Очень удобная для оперативного наблюдения: все подходы просматриваются. Оперативных целей, кроме пива, у них, правда, никаких не было, но все равно было удобно. И вот сидят, пьют, а мимо ковыляет старушка. Приветливая такая старушка. В платочке в горошек. Остановилась.
— Молодцы, мальчики! — одобрила.— Пиво пьете! Молодцы! Погода хорошая, весна, скоро лето, надо пиво пить!
И поковыляла дальше.
Макс с Жорой смотрят: наискосок идет полная женщина с тяжелыми пакетами из продуктового магазина «Дикси». Продукты там так себе, но зато дешево, что для рядового петербуржца — дело совсем не последнее. Купила, значит, жратвы на большую семью, прет домой. Навстречу ей приветливая старушка в платочке в горошек. Что-то этой женщине сказала. Женщина поравнялась с Жорой и Максом и давай эту старушку в платочке ругать:
— А! Чё говорит-то, а! Ей, говорит, восемьдесят лет, и, говорит, ноги не ходят. А! Вы гляньте — прет как лошадь! А! Нет, вы гляньте! Прет как лошадь! Корова! Ноги, говорит, не ходят! Это у меня ноги не ходят, а мне пятьдесят пять! У меня матери семьдесят пять, она из дома не выползает! Только до туалета! А этой восемьдесят — ноги, говорит, не ходят! Да вы гляньте, гляньте — прет как лошадь!
И смешно, и грустно... Нет, вечно жить не следует.
Очередной пузырек из-под бальзама вечной молодости директор Хлестов запустил в портрет. Удачно — не в губернатора попал, а себе по лбу. Портрет покосился. Хлестов тоже покосился. Лег щекой на стол, высунул язык.
На столешнице — полдюжины пустых бутылочек из-под бальзама и одна еще не распечатанная.
— Ну, что я вам говорил... — язык Хлестова ворочался еле-еле.—Третий час, а я еще жив... Не могли они от бальзама окочуриться. Прованский корень — это сила в членах... И вечная молодость... Хотя и без закуски...
