Сейчас он поведет ее к выходу… и снова поцелует. Пусть это будет неправильно.
— Пиа, — звук его голоса будто взорвал тишину пустого коридора, — я…
Он потерял ход мысли, потому что ее пальцы играли верхней пуговицей его рубашки.
— Вы — что? — Она подняла голову. Их взгляды встретились. И связь, какая не возникала у него ни с одним человеческим существом, вспыхнула между ними.
Он закрыл глаза и снова поцеловал ее, уступая ее прикосновению, взгляду. Он прижал ее тело к стене и наслаждался, чувствуя, как твердые груди упираются в его грудь, манящий рот прижат к его губам.
Она открылась ему. Ее язык дразнил. Руки опустились вниз и обхватили его за талию, притягивая крепче. Но во всех ее движениях присутствовала невинность. Что-то в ее поцелуях говорило ему, что для нее это не очередное приключение. Она тоже ощущала уникальную связь, возникшую между ними.
Если бы он не был принцем, если бы это не было общественное место, он бы затянул ее в пустую комнату и прямо там и сейчас занялся бы с ней любовью. Поступок, на который имеет право любой мужчина, кроме принца. Он никогда не ощущал такой связи с Лукрецией. Или такой ошеломляющей физической жажды.
Проклятие.
Он еще раз оторвался от Пиа. На такое нежеланное отступление тело ответило болезненным спазмом.
Прошел всего год после смерти Лукреции. И ничего похожего на интимность не должно возникать у него в голове. Что он за человек? Целует женщину, а его жена совсем недавно умерла и лежит в могиле.
— Простите, Пиа, — удалось ему выговорить. — Это… это неуместно.
— Понимаю. — Она убрала руки с его талии. — Мне не следовало предполагать…
— Нет, это совсем не ваша забота, вы ничего не должны… Если бы я был другим человеком, я бы минуты не колебался… — Эмоции переполняли его. Федерико не помнил, когда последний раз не мог найти правильных слов или испытывал такую неловкость. — Я нахожу вас очаровательной. Но моя жизнь не принадлежит мне. У меня есть обязательства перед моей семьей и перед моей страной. Люди ждут определенного поведения от меня как от принца.
Он не мог смотреть ей в глаза и уставился на полускрытую волосами повязку.
— И с тех пор, как Лукреция… Совсем недавно… Как ей сказать? Как ее заставить понять?
— Это неуважение к ее памяти.
— Нет необходимости объяснять. Все о'кей, — твердым голосом успокоила его Пиа. Но она будто силой выталкивала слова. Так выражалась ее нервозность. — И, кстати, нам пора ехать. Ваш водитель, должно быть, уже приготовил машину, и репортеры жаждут увидеть вас.
