Алексей Михайлович подошел к патриарху, взял его за руки, поднял, провел к столу, усадил на свой стул, сам же сел на лавку между Морозовыми.
– Что за кручина такая приключилась, владыко?
– Поизрасходовался. На Крестовую палату, на ружья, на колокол. Совсем не на что строить Крестовый монастырь. Оставил бы строительство, да Бога боюсь. По обещанию строю.
– Много ли денег нужно?
– Много, государь. Десяти тысяч не хватит. Всякую палку морем надо возить.
– Я, святитель, сам знаешь, на шведа ополчаюсь.
Алексей Михайлович поскучнел, призадумался. Стрешнев, как хорошая лайка, навострился, ожидая только зова хозяина.
– Пять тысяч дам, – сказал государь, тяжко вздохнув, – шесть даже.
Семен Лукьянович зубами скрипнул.
– Болят, что ли? – спросил его царь участливо.
– Болят. Весь верх и весь низ.
– К доктору моему сходи!.. – И стал суетливым – словно бурей, встанет, сядет, то одно возьмет со стола, то другое. – Шесть тысяч наберу для твоего святого дела, отец мой… А ты, пожалуй, уступи мне пару сел, которые патриарх Иосиф купил в дом Пресвятые Богородицы. Стекановское и Дмитровское… Будь милостив, а я прибавлю с полтысячи.
Никон сдвинул на мгновение брови, глянул на непроницаемые лица бояр и тоже вздохнул.
– Деньги-то мне очень нужны. Пока не развезло дороги, отправить нужно многое… Села я тебе, великий государь, передаю хоть с завтрашнего дня. Видно, у тебя недостаток в землицах. Щедр ты больно! Такие лакомые имения Потоцкому отписал!
– Может, и перехватил, – согласился Алексей Михайлович и вдруг рассердился. – Ты тоже хорош, друг мой собинный. Я хоть с землями к битому поляку прибежал, а ты с перекрещиванием. Макарий сто раз тебе толковал: католиков перекрещивать – грех!
На кончике Никонова носа взыграло красное пятнышко.
– Дело с Потоцким было решенное. Мы вместе о том говорили.
– Говорили. Но разве не вразумило тебя слово Макария… Ты в одно, что ли, ухо-то слушаешь, святой отец? На Богоявление ты как освящал воду?
– Как как? Как Богом указано! – Никон стал лицом бел, а пятна красные сыпью пошли по щекам.
– Макарий велел два раза воду освящать, в церкви и на реке. А ты? Ты мужик, блядин сын, по-своему все делаешь! Своим умом горазд! А весь ум-то – во!
И царь постучал костяшками пальцев по столу.
– Опомнись – я тебе духовный отец.
– А по мне, лучше нет духовного отца, чем Макарий. Он лицом – темен, да умом – светел.
– Мне, патриарху, обидны твои слова, великий царь. Я блюду мою церковь, как Бог мне велит.
