В ту пору по всем цивилизованным странам прокатилась волна этой страшной заразы, производящей в организме человека ещё худшие разрушения, чем в клубне (а его содержимое за неделю-другую попросту превращается в клейкую жижицу). Схожие разрушения производил он и в рядах крупных картофельных магнатов, не успевших вовремя оградить себя от новомодной напасти. Те, что послабее, не выдержали мук неизвестности — и прямиком отправились на тот свет, не дожидаясь неминуемого банкротства. Иные, однако, у кого мошонки были покрепче, решили держаться до последнего. Стоит заметить (хоть это немного и выходит за рамки нашей темы), что почти все героические натуры пусть и не без потерь, но выстояли — и живут теперь (кто в Европе, кто на Ближнем Востоке) в сытости и довольстве.
Кто-то из этих стоиков, надо полагать, и проплатил тот сенсационный выпуск «Хиляка…». Инкубационный период «паслёнки», как известно, донельзя краток — два-три часа, не больше, — что представляется очень удобным для телешоу. Да и заразить им пациента легче лёгкого. Что до нашего Александра, то его попросту, на глазах у экспертов и взволнованных телезрителей, накормили инфицированным картофелем — понадобилось всего минут пять эфирного времени, чтобы приготовить нежнейшее пюре и — для пущего смаку — сдобрить его взбитыми сливками. («Ах, картошка-тошка-тошка-тошка!..» — бессознательно мурлыкал себе под нос кто-то из седобородых экспертов.)
Обречённый, но вовсе не лишившийся аппетита Гнездозор знай себе ел да нахваливал.
В следующем (утреннем) выпуске эксперты, хорошенько изучив предъявленный им биоматериал, засвидетельствовали, что инфекция благополучно прижилась в организме Александра. А тот и без их подсказок уже вовсю щеголял первичными симптомами недуга: пожелтел язык и белки глаз, на груди и животе появились белесые высыпания, затряслись конечности (т. н. тремор), и проч., и проч. Выглядел бедняга, между нами говоря, не лучшим образом.
— Как вы себя чувствуете? — деловито поинтересовались ушлые эксперты.
— Честно говоря, хреново, — хрипло прогнусил Саша без особого, впрочем, огорчения в голосе. Но мы, зрители, всё-таки слегка расстроились: не то что нам было жалко именно этого, конкретного Александра — в конце концов, он сам выбрал свою участь, — просто даже самому циничному и тёртому барыге всегда хочется верить в чудо.
И оно свершилось!
Конечно, не сразу — иначе не было бы интриги. Ещё день-другой наш доброволец провалялся в студийной постели с температурой 41,1 и артериальным давлением 10/0 (все показания приборов автоматически транслировались на телеэкраны), ещё одну мучительную для всех ночь — без сознания (как уверяли эксперты, в коме), — и только затем — когда мы, несчастные зрители, уже похоронили его и оплакали — резко пошёл на поправку.
