— Я вижу, вы слегка напряжены. Расслабьтесь, — промурлыкал он с такой вкрадчивой интимностью, что мне почудилось: вот сейчас он присядет рядом на массивный велюровый подлокотник и примется делать мне массаж. Но вместо этого он лишь спросил:
— Что-нибудь выпьете?..
— Благодарю, не откажусь, — в ультрасовременном духе, с ледяным достоинством ответил я, хотя внутри все так и заплясало от радости. Вовремя он это предложил, а то еще немного — и я бы, пожалуй, слетел с катушек, не выдержав напряжения. Уж конечно, выпью, пока вы, умники, все к чертям не запретили, как водку, пиво и курёху. Давненько я, честно говоря, не пил ничего крепче кефира — я хоть и не бедствую, но покупать дозволенное всё-таки жаба давит, как говаривали в дни моей молодости. Это для богатеньких. Ну, уж у нашего-то красавчика наверняка этого добра целый бар. Уж конечно. Ага. Точно. Так и есть. Отправился куда-то вглубь своей пещеры (ишь, и не боится поворачиваться ко мне спиной — доверяет, дурашка! хотя что это я, здесь наверняка полным-полно камер слежения) и вернулся с двумя элегантными, мутнозелёного стекла бокалами (стеклозавод Гусь-Хрустальный, все мы хорошо знаем его патриотизм!) и тёмной бутылкой «Киндзмараули» со съехавшей чуть набок ностальгической этикеткой — уж не знаю, сколько ей лет, но старше меня точно. Ай, мерзавец. Она ж бешеных денег стоит. ГрабЮт народ. Я вовремя спохватился, что революционные мысли наверняка не самым симпатичным образом меняют сложный рисунок морщин на моём лице, — и поспешил направить их в иное русло — скажем, к предвкушению предстоящего удовольствия.
— Это вино помнит ещё позапрошлого тирана, — глубокомысленно заметил мой визави, отточенными движениями разливая рубиновую жидкость по бокалам и загадочно улыбаясь. Если ты хочешь спровоцировать меня на крамольные речи, дорогой, то не надейся, не получится. Я сделал каменную мину, старательно изображая, что ничего не слышал, что вызвало у Кострецкого тихий смешок.
— Ну что ж, за знакомство? — подмигнул он мне, устраиваясь в кресле напротив и лихо приподнимая бокал. Мне ничего не оставалось, как развить и приукрасить его жест, с неприличной готовностью двинув свой бокал навстречу, — при столкновении мы оба так лихо наддали, что я испугался, что хрупкие сосуды разобьются, однако нет, обошлось. Я даже попытался отзеркалить его любезную улыбку, такую обворожительную в танцующем свете одинокой свечи, — но ой-ой-ой, как непросто мне было удержать её на лице после того, как он, аккуратно пригубив вино, заметил: — Хотя, строго говоря, мой дорогой, я-то с вами давно знаком. Это вы нас, грешных, не знаете и знать не желаете, а мы-то вас знаем, как облупленного. Ну ничего, скоро и вам предстоит узнать нас близко-близко. Предупреждаю — у меня на вас имеются большие виды.
