– Спасибо за информацию, – Манн встал и направился к двери, он узнал даже больше того, что собирался, выслушивать третью версию не было желания, поди потом разбирайся, когда Панфилло врал, а когда говорил правду. – Я еще к вам зайду, если вы не возражаете.
Панфилло колотил ребром ладони по журнальному столику, на Манна не обращал больше никакого внимания, и детектив ретировался, закрыл за собой дверь и постоял минуту, приводя мысли в относительный порядок.
Что Панфилло на самом деле сказал Мейдену? Впрочем, даже если сказал, что видел Кристину в начале одиннадцатого, это еще ничего не доказывает. После ее ухода Веерке мог быть еще в полном порядке. А потом Панфилло спустился – он сам это признает…
Слова, слова, слова… Косвенные, ничего не доказывающие улики.
Но почему так скверно на душе? Манну казалось, что в его пальцах расплывается тонкая материя, выскальзывает и рвется, и чего-то очень существенного он так и не разглядел, а что-то, совершенно неважное, заняло слишком много места в его мыслях.
Когда Веерке сунул свою бездарную голову в оконный проем? Если до десяти часов, значит, виновата Кристина. Если позже, то виноват мог быть кто угодно из жильцов этого странноприимного дома, у каждого были свои причины ненавидеть Веерке и свои поводы именно в тот вечер расправиться с ним. К тому же, и Мейден скрывает результат собственного разговора с Панфилло. Почему? Если Панфилло все рассказал полиции, то в какую игру решил поиграть Мейден с Манном?
Манн огляделся. Слева была обычная лестница и лифт, справа – винтовая, к черному ходу. Кристина приходила сюда не один раз. Вполне возможно (и даже очень вероятно), Веерке впускал ее через черный ход, чтобы не вызывать лишних разговоров – если, конечно, старался не афишировать свои интимные связи. Почему, убив Густава (если она это сделала, то, как и Панфилло, должна была считать, что писатель умер), Кристина вышла из дома через парадную дверь, рискуя, что ее увидят десятки глаз на ярко освещенной улице? Неужели была так растеряна, что не сообразила выйти через черный ход?
Манн начал спускаться по винтовой лестнице, здесь было темно, выключателя он не нашел и нащупывал ногой ступеньки, рискуя покатиться вниз до первого этажа; он живо представил себе эту картину, грохот, переполох, на шум выбегает Квиттер, сверху – супруги Ван Хоффен, а Манн лежит посреди холла с переломанной шеей, в точности, как Веерке, и в больнице оказывается в той же палате…
