— Привет и тебе. Здравствуй! — ответил Цинна.
Прокуратор сел на обломок скалы, посмотрел на Антею, едва-едва нахмурил брови и проговорил:
— Уединение порождает скуку и болезнь, — среди толпы нет места безотчётному страху. Поэтому я дам вам совет. К несчастью, здесь не Антиохия и не Цезарея, здесь нет ни игрищ, ни ристалищ, а если б основался цирк, то здешние фанатики разрушили бы его на другой день. Здесь только и слышно слово: «закон», а этому закону всё становится поперёк дороги. Я предпочитал бы жить лучше в Скифии, чем здесь…
— Что ты хочешь сказать, Пилат?
— Да, правда, я отступил от сути дела. Это заботы мои всему причиной. Я говорил, что среди толпы нет места безотчётному страху. И вот сегодня вы можете воспользоваться одним зрелищем. В Иерусалиме нужно довольствоваться малым, а главное — заботиться о том, чтобы в полуденное время Антея была посреди толпы. Сегодня три человека умрут на кресте. И это лучше, чем ничего. Притом, по случаю Пасхи, в город стекаются толпы самых странных оборванцев со всей страны. Вы можете сколько угодно любоваться на этот люд. Я прикажу вам дать отличное место около самых крестов. Я надеюсь, что осуждённые умрут храбро. Один из них, — странный он человек, — называет себя Сыном Божиим, кроток как голубь и, действительно, не совершил ничего такого, чтобы подвергнуться казни.
— И ты осудил его на крёстную смерть?
— Я хотел избежать разных неприятностей и, вместе с тем, не трогать гнезда ос, которые жужжат вокруг храма. Они и так шлют на меня жалобы в Рим. Наконец, дело ведь идёт не о римском гражданине.
— От этого осуждённый будет страдать не меньше.
Прокуратор не ответил и лишь через минуту заговорил как бы сам с собою:
— Есть одна вещь, которой я не переношу, это — крайность. Кто при мне произнесёт это слово, тот лишит меня весёлого расположения духа на целый день. Золотая середина — вот всё, чего моё благоразумие заставляет меня держаться. А на всей земле нет угла, где бы этого правила держались меньше, чем здесь. Как всё это мучит меня! Нигде не найдёшь ни спокойствия, ни равновесия… ни в людях, ни в природе… Теперь, например, весна, ночи холодные, а днём такой жар, что по каменьям ступать трудно. До полудня ещё далеко, а посмотрите, что делается вокруг! А что здесь за люди, так лучше и не говорить. Я здесь живу потому, что должен жить. Да не о том речь. Я снова отступил от дела. Идите смотреть на казнь. Я уверен, что этот Назарей будет умирать храбро. Я приказал его бичевать, думая, что таким образом спасу его от смерти. Я человек вовсе не жестокий. Когда его бичевали, он был терпелив, как агнец, и благословлял народ. Когда он обливался кровью, то возносил очи к небу и молился. Это самый удивительный человек, какого я видел во всю свою жизнь. Жена моя с тех пор не давала мне ни минуты покою: «Не допускай смерти невинного!» — вот что она твердила мне с самого утра. Я и хотел сделать так. Два раза я выходил из претории и обращался с речью к этим яростным первосвященникам, к этой презренной толпе. Они отвечали мне в один голос, запрокидывая назад голову и чуть не до ушей раздирая рот: «Распни его!»
