в любом ее виде. Упорядоченность подавляет. Не дает дышать. Упорядоченность — это и есть строй. Как бы он ни назывался и в каких бы формах ни принуждал к работе. Почему эта ненависть к достатку, к иерархии, к послушанию, к исполнению социальных правил — всегда побеждает? А все правила всегда летят к черту…
Думаю, ответ — в Чурилине.
В его бессловесности. А вернее, в загадке того языка, на котором он говорит.
Но, прежде чем погрузиться в эти загадки, поговорим о том спокойном политико-экономическом анализе, который нам предлагают. Предлагают, например, ужаснуться тому, что в России рабство существовало аж до 1861 года, до указа об освобождении крестьян. Да, действительно, ужасно…
Помню, как меня поразил тот простой факт, что, оказывается, в прибалтийских губерниях крепостное право было отменено еще в 1815, кажется, году. Крестьян там, кстати, освободили с землей. То есть причина была вовсе не политическая, а чисто экономическая. Там, на Западе, можно было бросить крестьян на «произвол судьбы». И не потому, что они абстрактно «умели работать». А потому, что хозяйства были рентабельны — территория меньше, земледелие экономичнее и грамотнее построено, торговля удобная — вся рядышком. Наши крестьяне не могли быть освобождены по причинам вовсе не политическим. Они находились на иждивении, на содержании у помещика, они не могли сами управлять своей землей. Вот страшная правда.
Почитайте кого угодно из европейских писателей, Диккенса, Гюго, — сословный строй в любой стране был так же ужасен и беззаконен, как и у нас. Права простых людей точно так же повсеместно нарушались. Они не имели никакой защиты в суде. У них можно было отнять все, что угодно, под любым предлогом, вплоть до чести и жизни. Более того, боюсь, что наши крестьяне были в этом смысле даже больше защищены. И перед законом. И перед угрозой физического вымирания. Почему? За них отвечал помещик. Основой крепостного права была вовсе не «бесплатная рабочая сила» или волюнтаристские раздачи земель при Екатерине. Основой было всего лишь само земледелие. Крестьянин не мог выжить сам. Он был вынужден одалживать у помещика на зиму мешок муки. И отдать его зачастую просто не мог. Хозяйства не могли прокормиться без планового, грамотного, хоть сколько-нибудь цивилизованного руководства. В так называемом русском «рабстве» не было ничего уникального, дикого, ужасного. Оно было просто частью общей системы — прокормиться в одиночку и уж тем более в одиночку продать плоды своего труда русский крестьянин просто не мог, не умел, не хотел, не имел для того никаких средств, от менталитета и воспитания до элементарных технических приспособлений. Виной тому была экономическая география России, а не ее ментальное или политическое устройство.
