— Умер!
— Ох, жаль! Настоящей души был поэт… Неужели и Зябликов?
— Да.
— Горе! Великий путешественник был и тварь живую всякую любил, даже роман «Лужа» написать хотел… вот умнее меня был человек! Теперь только ты один у меня в дураках остался… — И старец заплакал со всхлипом. — Ладно! Хватит празднословить! — собравшись, решительно заявил Павел Петрович. — Помянуть надо. Развязывай. — И он указал мне под ноги.
— Развязывай… ты же не пьешь совсем!
— Мало ли. Лет двадцать, мало ли?.. Это я без тебя не пью, а с тобой… Все равно не отойду, пока не помяну наших героев! Давай на троих.
— С этим, что ли… у входа?
— Не. Ему нельзя. Он на работе. — Что-то мне это напомнило… — А третьим у нас будет, кого поминать будем. По-боевому. Достань стаканы… Помяни, Господи, и вся в надежди воскресения и жизни вечныя усопшия… — бормотал старец, пока я «трудничал», откупоривая, разливая и обтирая рукавом редиску, — … рабы Божия Викторию, Сергея, Андрея, Сергея, Геннадия… Новопреставленных нет? — деловито спросил Павел Петрович, с достоинством принимая из моих рук стакан.
— Нет.
— Тогда можно и чокнуться.
— Только я не всех еще перечислил…
— Кого еще причислил?
— Отца Торнике…
— Слыхал я о нем. Это не его ли посадили за то, что он целый пионерский лагерь покрестил, пока они в речке купались? Добрый был старец! Не мне чета… — Стаканы дрожали в наших руках, пока мы торопливо бормотали: я — имена родных, а он —…и зде лежащия и повсюду, православныя христианы, и со святыми Твоими, идеже присещает свет лица Твоего, всели, и нас помилуй, яко Благ и Человеколюбец.
— Аминь! — Мы чокнулись.
И как же она прошла! Как молитва.
— Да! — вздохнул Павел Петрович. — Стоило сушить двадцать лет! Как там у вашего Маяковского: и стоило пить, и работать не стоило? Наливай вторую, чтобы не хромать… За Викторию, за Сергея-Даура, за Андрюшатика, за Салтыка…
Не успели мы всех помянуть, как нам и не хватило.
— Видишь как… человек предполагает, а Бог располагает! Хотел я последнюю во здравие оставшихся выпить, ан и нет на нас благословения! Какой сегодня день?
— Кажется, суббота.
— Не люблю субботу!
— Это еще почему?
— Люди не работают.
— И что, плохо, что ли?
— Людей много. А мне всегда только субботники выпадали.
— За что ты людей так не любишь?
— Разве? Я сказал, что субботу.
— Ну, тогда за что все-таки субботу?
— За то, что Творец в субботу сотворил человека.
— Чем тебе человек так не нравится?
— А ты думаешь, Творцу он нравится?
— Что же ты любишь?
