— Хитро говоришь.
— А иначе про них нельзя.
— Почему?
— Опасно. Того и гляди засосет, и в тайну провалишься. Или сам в тайну превратишься.
— Это уже не геофизика и не география, а метафизика.
— Опять умничаешь. Тоже мне Эйнштейн… Сколько, говоришь, у тебя дипломов?
— Ну, пять-шесть…
— Шестой-то зачем?
— Как раз диплом нарколога, причем американский.
— Так и повесь его в сортире!
— Там и висит.
— Вот это по-нашему! А я и без дипломов не пью. А почему?
— Действительно, почему?
— Потому что про-трез-вел. Это трудно вынести. Народ-то ведь у нас трезвый и неглупый, а пьет лишь потому, что трезвому ему тяжело, не спрячешься. Не всем же в пещеру…
— Так ты мне пещеру завещать собрался?
— Да нет же, мы об истине, которую я тебе обещал…
— Да, неоднократно.
— В том и дело, что истину можно выдать лишь однократно. Я-то уже, как видишь, готов, отхожу. А вот готов ли ты, сомневаюсь. Только я рот открою, как ты перебиваешь. К пещере ты не готов.
— Почему?.. — Я решил обидеться.
— Мало еще безнадежности накопил.
Я еще больше надулся: я давно полагал, что дошел до предела.
— А не одичал ли ты здесь, Пепе?
— Как тут не одичаешь? Зато развалины целы… ведь если разваливается что-то великое, то и обломки циклопические?
— Да, от одиночества и до мании величия один шаг.
— Ах, ты так повернул… А знаешь, какая самая большая мания величия? Это как раз вера в Бога и есть. Подумай только: человечишко-червячишко, а в Самого Бога верит? Разъясняю. Отшельник, он ведь от чего, от кого отошел? От мира! А почему? Вовсе не потому, что он такой святой, а потому, что не справился. С жизнью не справился, а не с дьяволом. В миру остаться добрым человеком, да еще верующим, куда сложнее. Вот и приходится бежать от мира, чтобы веру сохранить. Ты хоть молишься иногда? Ты молитвы когда-нибудь читал? Они же все от депрессии! Они все как с похмелья. Потому что жизнь в миру и есть запой, даже без пьянства. Все в той или иной наркотической зависимости: от сластолюбия, от денег, власти, славы, от игры, коллектива, от карьеры, даже от церкви. Отсюда и все грехи смертные… Поэтому-то я и могу запои лечить, что по себе сужу и мерю. Я ведь не проснусь без того, чтобы не прочитать Молитву последних оптинских старцев… Господи, дай мне силу перенести утомление наступающего дня и все события в течение дня… чтобы никого не огорчить и всем содействовать ко благу. Вот где отчаяние, там и вера. Ни в старцы, ни в отшельники я не гожусь, я отсельник
