Из-за этого источника, кстати, в свое время Сёме немало потрепали нервы. Жители близлежащей деревни отчего-то считали его святым. Не то кто-то в озере от несчастной любви утопился, и на следующее утро источник вдруг забил, не то какой-то неизлечимо больной взял за правило каждый день его водой омываться и чудесным образом исцелился. А скорее всего — и то, и другое: сначала кто-то непорочный утоп, потом начались исцеления. И когда Сёма источник, огородив вместе с озером, узурпировал, деревенские возмутились. В основном — тихо, между собой и внутри себя, но нашелся и один буйный активист — бывший сельский учитель Головатый. Начал писать письма, жаловаться, мутить народ, устраивать здесь и в городе митинги и пикеты. Привлекать внимание прессы — тогда относительно независимой, откликавшейся не только на начальственное бурканье, — как местной, так и, случалось, центральной. Неоднократно прорывался на стройку — кирпичной стены еще не было, был обычный дощатый забор, — чтобы лечь с такими же престарелыми соратницами под технику. Был дважды поколочен, однако образумиться так и не пожелал и продолжал всячески препятствовать благоустройству.
Сёма долго на него внимания не обращал, потом стал раздражаться. Занял он всю эту землю не совсем чистым образом, придраться было к чему, поэтому от чрезмерного внимания разных официальных структур приходилось откупаться. Благодаря Головатому — все чаще и чаще. Да и суммы росли, следуя за ростом аппетитов, — жизнь-то постепенно налаживалась, страна скоро должна была начать подниматься с колен, и многие государевы люди всем своим многоопытным нутром это уже чувствовали.
Так вот и получилось, что однажды ночью деревенька вдруг сгорела, подожженная случайной молнией сразу с четырех концов. Головатого в головешках его халупы так и не нашли — пропал, будто его и не было, зато остальные деревенские, успевшие выскочить и спастись, отселенные впоследствии решением местной власти от поместья подальше, с тех пор величать стали Сёму не ругательно, а по имени-отчеству и ломать шапку загодя, едва лишь появлялся намек, что хозяин может случайно мимо по какой-то надобности проехать.
Все же дедушка-комиссар порой вылезал из Сёмы очень отчетливо. Тот тоже прожил бурную жизнь — правда, в отличие от внука, короткую. Прошелся карающим мечом революции по многим малороссийским селениям, прививая их обитателям любовь к новой власти и желание делиться с ней всем по первому требованию, а то и без оного. Затем самозабвенно занимался тем же самым в
