Она была красивая, как сон,
Как воздух сна,
Как сна очарование.
В неё влюбивши был весь первый эскадрон.
И резкий фокус расставанья.
И чуждый стук копыт…
— Это про что? — шёпотом спросил Гришка.
— Про любовь. Разве про что другое пишут стихами?
— А фокус какой был?
Дядя Федя глянул на Гришку и глаза прикрыл, словно Гришкины щёки с ярким румянцем от витаминов ослепили его.
— Фокус в оптическом смысле. Очень резкий был фокус… Её махновцы казнили. Они её связанную затоптали конями…
Когда дядя Федя руку от лица отнял, то увидел Гришка в его глазах сырой блеск.
— Да… — сказал дядя Федя. И голова его опустилась к столу. И ещё опустилась… И…
Видать, шрамы от многочисленных ран, а также ожогов, ушибов и вывихов в некоторых случаях сдерживаться не помогают. Даже наоборот.
Отдайте, пожалуйста
Ночью Гришка спал плохо, ворочался. Всё слышался ему тот чуждый стук копыт. Под утро он крепко уснул и заспался.
Открыл глаза — у окна дядя Федя. Фуражка-капитанка на нём, китель с орденами и морские брюки, но босиком — наверно, ботинки парадные куда-то засунул и не найдёт.
— Письмо от Пашки пришло. Испытания проходят успешно, — сказал дядя Федя торжественным голосом.
Гришка вскочил, глаза ополоснул.
— Кто испытывал? Дядя Вася?
— Васька сбежал после второго прогона. Заскучал. Языком чесать ему запретили, на гармонии играть нельзя. Игра на гармонии аппаратуру разлаживает. Не понимает аппаратура, где настоящие переживания, где от музыки. Устроился Васька в молодёжный клуб «Романтики» гардеробщиком. Там ему болтать будет с кем… — Дядя Федя оглядел Гришку с придирчивым одобрением. — Пашка спрашивает, как твоя становая ось? Зовёт в Москву на нетрясучем транспорте прокатиться.
Гришка перебил дядю Федю повторным нетерпеливым вопросом:
— Так кто же испытывал?
— Пашка сам. И ещё один человек… Наш командир, товарищ Гуляев.
Гришка остановился посередине избы и отчётливо ощутил, что становая ось за эти дни у него покрепчала.
— Ух ты… — прошептал он.
За завтраком, попивая чай с молоком, Гришка воображал нетрясучий транспорт шарообразной формы и себя машинистом. Бурное море вообразил, в котором Аполлон Мухолов тонет, и, чтобы не засмеяться, закашлялся.
— Знаю, — проворчал дядя Федя. — Некоторые внуки воображают, что до всех тонкостей и глубин они своим умом дошли. Возмутительное самомнение! Я спрашиваю: что они понимают в жизни? И отвечаю на этот вопрос категорически: мало чего они понимают. — Дядя Федя запил эту длинную тираду чаем и спросил как бы исподволь: — Ну и как же мы в этом наступившем дне будем жить?
