— Проблема в том, что вы не мелкотравчатая. Вы отлично справляетесь со своей работой. Вы раскопали информацию, серьезно затруднившую жизнь Николасу Тиндаллу и его подручным. Вот почему они пытаются вас запугать.
Эмма не стала отрицать, что имя человека, о котором шла речь в ее статьях, действительно Тиндалл, и таким образом подтвердила то, что я уже знал. Вместо этого она обвела комнату растерянным взглядом, словно та показалась ей незнакомой, и покачала головой:
— Не могу поверить. Еще вчера вечером моя жизнь шла как по маслу, а сегодня… Даже не знаю… Понимаете, мне трудно представить, что я сижу в одной комнате с человеком, разыскиваемым за убийство.
— Повторю то, что уже сказал. Со мной вы в полной безопасности.
Я вдруг поймал себя на мысли, что вопрос, возможно, следовало бы сформулировать иначе: а в безопасности ли я с ней, амбициозной журналисткой, автором острых статей, популярность которой подскочит до небес, если она сдаст меня полиции? После такого успеха никто уже не назовет ее мелкотравчатой. Проблема заключалась в том, что мне ничего не оставалось, как только довериться ей.
— Что случилось с Поупом? — спросила Эмма.
Я изложил короткую версию произошедшего в кинотеатре и последующей перестрелки на улице, но не стал упоминать о Ричарде Блэклипе. Зачем ей знать, что я продолжил карьеру киллера и после бегства из Англии и где именно укрывался все эти годы.
— Так вы убили кого-то еще до того, как я вас забрала?
Видеть ее потрясение было выше моих сил, и я отвел глаза.
— Самооборона. Что еще мне оставалось?
— Но ведь полиция уже разыскивает вас! Они просмотрят записи с камер наблюдения!
— Меня трудно узнать. В камеры не смотрел. Отпечатков не оставлял. Не думаю, что у них есть хоть какие-то улики.
— А вы, вижу, настоящий профессионал, — съязвила Эмма.
— Может быть.
Она вздохнула:
— Невероятно. Мне нужно закурить.
— У меня есть. Пожалуйста. — Я достал из кармана пачку «Бенсон и Хеджез».
— Вы же вроде бы не курили.
— Это было вчера. Сегодня мне по вкусу рисковая жизнь.
Эмма оценила мою попытку пошутить попыткой улыбнуться. Получилось не очень убедительно, но напряжение в комнате все же ослабло. Я чувствовал себя виноватым в том, что доставляю ей неприятности, причиняю боль, хотя кто-то, настроенный менее снисходительно и благосклонно, мог бы возразить, что немалую долю этих неприятностей Эмма навлекла на себя сама.
Я шагнул к ней и протянул пачку.
— Перевернутая, — сказала Эмма, заметив сигарету, которую я нарочно положил вниз фильтром в пабе накануне вечером. — Непохоже, что она принесла вам так уж много удачи.
