Мужчина за стойкой — то ли турок, то ли араб — не проявил ко мне ни малейшего интереса, но потребовал двадцать пять фунтов за ночь. Я сказал, что хочу взять комнату на неделю, и спросил, какая мне положена скидка. Произведя на клочке бумаги сложные арифметические действия, он проворчал, что неделя обойдется мне в сто двадцать фунтов, и я тут же вручил ему всю сумму, не тратя времени на предварительное знакомство с апартаментами. Ничего хорошего ждать не приходилось, но я и не планировал проводить в номере сутки напролет. Сунув деньги в протянутую ладонь, я получил ключ, висевший до этого на крючке за спиной немногословного портье. На этом формальности и закончились. Я подумал, что большинство людей склонны к пустому словоизвержению, и мысленно воздал должное краткости.
Поднявшись с чемоданом на два пролета по узким, крутым ступенькам, я обнаружил маленькую, практически голую и не очень теплую комнатку. Стены, давным-давно выкрашенные белой краской, успели испачкаться и приобрести никотиновый оттенок. Назвать их ровными я бы не решился — кое-где валик прошелся по намертво приклеившимся клочкам старых обоев. В углах, под потолком, колыхалась древняя паутина. Снаружи доносился ритмичный стук поездов, подтягивающихся к Паддингтонскому вокзалу, и деревянные рамы дрожали в унисон. Наверное, такая дыра и не стоила двадцати фунтов за ночь, и хотя цены везде разные, я все же напомнил себе, что у нас, на Филиппинах, номер обходится в десятку. К тому же за эти деньги вы получаете завтрак и возможность пользоваться бассейном.
Впрочем, долго раздумывать о царящем в мире неравенстве я не стал — усталость и разница во времени давали о себе знать. Начав путешествие утром в Маниле, я пересек восемь часовых зон, и хотя здесь, в Лондоне, часы показывали половину девятого вечера, для меня уже наступило утро следующего дня.
Я бросил на кровать чемодан, включил радиатор, разобрал вещи и сел в ожидании, пока в номере потеплеет. Прислонившись к стене, попытался отвлечься от ощущения разочарования, впервые проявившегося еще в такси по пути из Хитроу. Долгие годы этот город был моим домом. Здесь я работал, жил и играл, здесь любил и убивал, здесь видел хорошее и еще чаще плохое; город всегда был частью меня, и я всегда ощущал себя его частью. Так было тогда, но не теперь. Сегодня я чувствовал себя чужаком. Все казалось незнакомым, и даже привычные виды не отзывались всплеском воспоминаний. Присутствовало лишь смутное, беспокойное ощущение, как будто время, прожитое здесь, было куском из другой, почти позабытой жизни.
