Город умыт был весенними ливнями,
В темных каналах дрожала вода.
Боже, какими мы были наивными,
Как же мы молоды были тогда…
За столиками повисла тишина. Налетевший с моря ветер приподнял концы кружевной шали певицы; она небрежным движением удержала их, и в вечернем свете слабо блеснули перстни на смуглых пальцах. Худое темное лицо с опущенными ресницами выглядело бесстрастным, почти равнодушным; казалось, вовсе не ей принадлежит сильный, полный боли и страсти, дергающий за сердце каждой нотой, каждым чистым звуком голос.
Годы промчались, седыми нас делая.
Где чистота этих веток живых?
Только зима да метель эта белая
Напоминают сегодня о них.
В час, когда ветер бушует неистовый,
С новою силою чувствую я —
Белой акации гроздья душистые
Невозвратимы, как юность моя…
Надин Белая окончила романс чуть слышным, надломленным вздохом, опустила голову с иссиня-черным гладким узлом волос. И подняла ресницы, лишь услышав гром аплодисментов. Странно, необычно смотрелись на смуглом лице ее светлые, серые глаза. На восторги публики Надин не улыбнулась. Позволила поцеловать руку двум-трем офицерам, о чем-то коротко переговорила с подошедшим полковником Инзовским и, кивнув музыкантам, сразу же начала новый романс.
Инзовский вернулся за стол. Его всегда спокойное, холодноватое лицо было взволнованным.
– Потрясающая женщина, господа! Так молода – и так держится, так поет… Ей ведь нет еще и двадцати! Если бы не эта проклятая война… Бардин, что с вами? Барди-ин! Владимир Николаевич! Володя, очнитесь же! Ну, господа, бесполезно… и этот пропал. А вы, Сокольский, отказались от пари!
– Глупо спорить, заранее зная, что вы будете правы, – не поворачивая головы, отозвался Сокольский. – Эта цыганка делает со всеми вами что хочет.
– А над вами, стало быть, ее чары не властны? – со смехом подначил Вересов.
– Стало быть, так, – пожал плечами Сокольский. Но его зеленоватые сощуренные глаза из-под сросшихся бровей посмотрели на Бардина весьма недобро. Инзовский заметил этот взгляд, покачал головой, но ничего не сказал.
Молодой веснушчатый Бардин между тем, похоже, не слышал ни слов полковника, ни смеха офицеров. Весь подавшись вперед, он во все глаза смотрел на певицу. Его полуоткрывшиеся губы чуть слышно шептали что-то, на лице застыло недоверчивое удивление.
– Вересов, скажите мне, что я не сплю, – вдруг хрипло потребовал он посреди романса.
– Вы не спите, господин штабс-капитан! – убежденно заявил поручик. – Сна ни в одном глазу, клянусь честью! Это греза наяву!
