Как видим, доклады спецслужб большевиков весьма отличались от аналитических материалов "Социалистического вестника".
Осенью 1927 года Троцкий был чрезвычайно активен. Почти ежедневно он встречался с руководителями групп сторонников у себя на квартире, ездил в Ленинград, выступал в институтах, писал многочисленные заявления в ЦК, принимал иностранных корреспондентов, ругался по телефону с редакторами газет и журналов, дружно отказывавших ему в публикациях. Он чувствовал: шансов остаться на политической сцене — все меньше и меньше. Его уже оттеснили от рампы. Троцкий понимал, что если не удастся устоять, то политическим разгромом дело не кончится. Он имел возможность не раз горько пожалеть, что в 1923 и 1924 годах, когда шансы еще были, он легкомысленно сдавал "территорию" влияния без боя: часто брал отпуска, уезжал на недельные охоты, лечился на Кавказе, а затем ездил на целый месяц для консультаций к врачам в Берлин, летом 1927 года собирался отдыхать и лечиться в Париже… Правда, врач Ф.А.Гетье — по своей ли воле, либо по подсказке — отговорил супругов от планов поездки во Францию:
"Глубокоуважаемая и дорогая Наталья Ивановна!
Ваши планы относительно поездки в окрестности Парижа для лечения малярии, откровенно скажу, мне не по душе. Не по душе, во-первых, потому, что не знаю, насколько здорова местность, в которой Вы будете жить, во-вторых, в какие врачебные руки Вы попадете. Льва Давидовича видел вчера (3 мая). Он выглядит довольно хорошо, гораздо свежее и бодрее, чем до поездки…
Преданный Вам Ф.Гетье"[121].
Настаивала на этот раз на поездке Наталья Ивановна: с Парижем у нее многое связано — студенческая молодость, первые революционные "уроки", знакомство с будущим мужем, совместная жизнь с Львом Давидовичем во время первой мировой войны. Она чувствовала, что события развиваются таким образом, что, может быть, вслед за Смилгой, Сафаровым, Бровером и другими придется последовать в долгую ссылку. Предчувствие ее не обманывало…
Сам Троцкий вспоминал позже об этой осени 1927 года: "В разных концах Москвы и Ленинграда происходили тайные собрания рабочих, работниц, студентов, собиравшихся в числе от 20 до 100 и 200 человек для того, чтобы выслушать одного из представителей оппозиции. В течение дня я посещал два-три, иногда четыре таких собрания. Они происходили обычно на рабочих квартирах. две маленькие комнаты бывали битком набиты, оратор стоял в дверях посредине. Иногда все сидели на полу, чаще, за недостатком места, приходилось беседовать стоя. Представители контрольной комиссии являлись нередко на такого рода собрания с требованием разойтись. Им предлагали принять участие в прениях. Если они нарушали порядок, их выставляли за дверь. В общем на этих собраниях в Москве и Ленинграде перебывало до 20 000 человек"
