Возможно, это и в самом деле было худшее представление за неделю, и уж точно, что почти у всех сидевших вокруг физиономии были тупые, но все равно чудесно было покинуть холодные темнеющие улицы Ньюкасла и очутиться в четвертом ряду «Эмпайра». Я думаю, тайна всех мюзик-холлов состояла в том, что они казались большими, — и чаще всего такими и были, — но в то же время создавали ощущение теплоты и уюта. Много писалось о магии театра, но она была куда слабей горячей пленительной магии мюзик-холла, который привлекал мужчин больше, чем женщин, потому что здесь ощущалось что-то бесконечно женственное, что-то от всепрощающей матери и в то же время — от пленительной любовницы. Не стану утверждать, что все это уже облеклось для меня в слова в тот первый вечер, когда я озирался вокруг, смотрел, как оркестранты включают лампочки над пюпитрами и настраивают инструменты, как появляется в оркестре толстый мистер Бродбент, на сей раз вовсе не раздраженный. Он сперва улыбнулся каким-то людям, сидевшим прямо передо мной, затем постучал палочкой — и стал слушать, как струнные его оркестра вступают в привычную, отчаянную и безнадежную борьбу с деревом и медью в бурных норвежских ганцах Грига; однако могу поклясться, что похожие мысли проносились в моей голове. И впервые с тех пор, как я дал согласие войти в компанию к дяде Нику, растерянность, сомнения и недобрые предчувствия уступили место чувству полного счастья. Я по-прежнему собирался стать художником — тут ничто не могло меня поколебать, — по пока я не могу зарабатывать на жизнь своими акварелями, сцена варьете за пять фунтов в неделю будет лучше любой конторы и двадцати двух шиллингов шести пейсов.
Первый помер был дополнительным к программе — два велофигуриста; меня они, конечно, мало интересовали: я ждал тех, с кем мне придется путешествовать следующие несколько месяцев. Первыми из них были выступавшие после фигуристов Кольмары — три акробата-мужчины и девица по имени Нони, от которой, как говорил Хислоп, можно было закачаться. Такие номера всегда раздражали меня: мужчины становятся друг другу на плечи и швыряют девушку туда и обратно. (Недавно я видел этот номер в телевизионной цирковой программе, и он был в точности такой же, ничуть не изменившийся в мире ошеломляющих преобразований.) Нони была маленькая и совсем молоденькая, ей, наверно, не было и двадцати, но фигура ее уже вполне оформилась. Ноги, обтянутые трико, были великолепны, а вздымавшаяся пышная грудь так и распирала сверкающий корсаж. И в том, как она держалась и двигалась среди трех потных мужчин, чувствовалось уверенное вызывающее сознание своей женской силы. Волна секса шла от нее и дерзким вызовом перекатывалась через рампу. В тот век длинных юбок, корсетов и скромных блузок нам приходилось только догадываться, каковы девушки на самом деле, но Нони Кольмар (она играет важную роль в этой истории, так что я не зря трачу на нее время) торжествующе демонстрировала все, чем может похвастаться хорошо сложенная девушка. Не думаю, что я был более чувственным, чем большинство из нас в то время, но при виде ее у меня буквально пересохло во рту.
