— А я тебя, товарищ, два раза окликал… пока ты на телка не наткнулся.
Мы покурили. Белое, стелющееся море ковыля уходило далеко по степи. Сильно пахло мятой, полынью и чабрецом. Я лежал на животе рядом с мальчишкой-подпаском, болтая ногами, чему-то смеялся вместе с ним, а внутри у меня пело, ликовало.
— Чудной ты… и веселый, — вдруг сказал пастушок, — аж наскрозь светишься. А я веселых люблю — сознался он и заиграл на своей камышовой дудке.
До сих пор я помню этот острый и пряный запах степных трав, незатейливую мелодию пастуха и горячее, яркое солнце, кипевшее в моей груди.
В село я вернулся другим путем. Обойдя церковную площадь, я пересек пустырь, где одиноко торчал станичный журавель с длинной деревянной колодой, из которой казачки по вечерам поили скот. За углом слышались женские голоса, пронзительно завизжал поросенок и, вереща, стремительно пробежал мимо меня. За ним, размахивая хворостиной, выскочила казачка. Увидев меня, она спряталась за плетень. Посреди улички стояли три женщины, оживленно гуторя между собой. Одна из них равнодушно посмотрела на меня пустым, безразличным взглядом и чуть-чуть посторонилась. Другие две, ядреные, разбитные казачки, лукаво ухмыльнулись. Круглая, молодая бабенка, толкнув локтем молчавшую соседку, что-то громко сказала. И все трое задорно и густо захохотали мне вслед. Я оглянулся. Лица первой я не видел — она отвернулась, — зато толстушка вызывающе подмигнула мне и, хлопая подругу по бедру, крикнула:
— Эй, товарищ… слышь, что ли?
— Ну слышу! В чем дело, тетя?
— А вот в ей, — показывая на соседку пальцем, сказала казачка. — Она к тебе в стряпухи хотит. Возьмешь, что ли?
— Если не дорого, возьму, пожалуй, — засмеялся я.
— Об цене разговор после будет… споетесь. Ты гляди, баба-то какая! Что грудью, что спиной — всем вышла, — подталкивая вперед хохотавшую подругу, озорничала казачка.
Я хотел ответить ей, но так и остался с раскрытым ртом. Из-за угла, обходя баб, вышла Минна.
Она прошла мимо меня, не поднимая глаз. Я растерянно поглядел ей вслед, забыв о моих веселых, озорных казачках. Немка шла быстро и ровно. Из-под белого платочка огненной прядью вырвался и блеснул знакомый клок волос. Не оглянувшись, она скрылась за плетнями станицы.
Я все глядел вслед, хотя на дороге уже не было никого.
— Растаял, нечистый дух! Гляди, очи лопнут, на баб чужих глядючи! — обозлилась казачка и, проходя мимо меня, вдруг сказала визгливым голосом: — Проходи, проходи, антихрист окаянный! Сейчас до командира пойду жалиться, чево к бабам кидаешься!
