— Вероятно, это штаб басмачей, — сказал командир и мечтательно вздохнул: — Вот бы их отсюда шрапнелью!..
Всадник тем временем подъехал ближе к постам и, размахивая флагом, пронзительно прокричал:
— Не… стре-ляй-те… правоверные… во имя аллаха… едем для переговоров…
— Поезжай ты, — сказал командир, — я останусь здесь. Да смотри осторожней! — И он выразительно глянул на меня.
Часть красноармейцев, заинтересованная появлением конных и криком передового всадника, поднялась из окопов, кое-кто вылез на бугры, желая получше разглядеть подъезжавшую кавалькаду.
— По местам! — скомандовал командир. — Не оставлять окопов!
Со мною навстречу парламентерам выехало трое бойцов. Держа винтовки наизготовку, мы подъехали к басмачам. Их было шестеро, кроме знаменосца. Рябой и курносый узбек, державший в руках мешок с чем-то, два безмолвных, вооруженных английскими десятизарядками туркмена, худой, с курчавою бородкой мулла, рядом с которым, вытянувшись в седле, сидел человек с бритым лицом. Несмотря на сильный загар и высокую туркменскую папаху, квадратный подбородок, белые выхоленные руки и свисавшая из-под папахи тюлевая вуаль говорили о том, что это был европеец.
Он снял дымчатые очки и, сощурив серо-голубые глаза, недоброжелательно оглядел нас. Десятизарядная английская «Ли Энфильд», восьмикратный военный бинокль и фотоаппарат висели на нем.
Возле него находился одетый в пестрый халат крепкий старик с длинной бородой. Все пятеро с коней слегка поклонились нам, и только англичанин холодно щурил свои злые наблюдающие глаза. Не отвечая на приветствия, я вплотную подъехал к ним. Мне стоило огромного труда не вскрикнуть. Старик был тот самый веселый и беспечный старикашка, всего несколько дней назад болтавший среди нас. Но теперь весь его вид был иной. На нем был дорогой парчовый халат и высокая курпейчатая папаха. За плечами висела новенькая английская винтовка, и из-за полы шелкового бешмета глядела рукоятка большого маузера. И глаза болтливого старикашки были другие. Теперь это были спокойные, уверенные, жесткие глаза, и лишь иногда в них сверкал насмешливый огонек.
«Значит, пленник был прав. Это — Нурли», — подумал я.
Делая страшное усилие, я овладел собой и, не показывая изумления, равнодушно сказал:
— Ну, говорите, что вам надо?
Все снова молча наклонили головы, и мулла негромко сказал:
— Ночью здесь пролилась невинная мусульманская кровь. К стопам аллаха ушли лучшие сыны туркменского народа. И самое горькое и тяжелое то, что умерли эти люди от своих же мусульманских пуль. Вместо того чтобы соединенными силами ринуться на врагов ислама, мы, дети одного и того же туркменского народа, убиваем друг друга. За что проливаете вы кровь ваших братьев мусульман? За то, чтобы московские большевики…
