Мы часто собирались в семье Мота.
Иногда засиживались допоздна.
Пели нашу любимую «Белла, чао…»
Пили красное вино Натале, вспоминали родину и близких.
Мечтали, чтобы поскорее закончилась эта война.
Христофор Николаевич?
Он часто разговаривал с Терезиной. Рассказывал ей о своей деревне. Дескать, удивительно, до чего она похожа на ваше Комнаго.
Оказывается, когда Христофор Николаевич был еще мальчишкой, мать сажала его в таз и купала, поливая горячей водой из алюминиевой кружки. Маленькому Христофору это не нравилось, и как только он норовил выскочить из таза, мать стукала его этой кружкой по голове.
«Когда привезу тебя в мою деревню, первым долгом покажу тебе эту алюминиевую кружку, она вся вогнуто-выгнутая», — посмеивался обычно Христофор Николаевич.
Тем вечером, 2 декабря он тоже был очень весел, все время смеялся и смешил нас всех.
У них на родине есть такой праздник — «берикаоба» — шествие карнавальных масок. Так вот наш Христофор Николаевич, оказывается, всегда был в этих представлениях главным заводилой, то есть лучшим шутником.
Театр этот очень близок по своему характеру итальянской комедии дель арте.
Действительно, своим поведением он часто напоминал нам то Арлекина, то Бригеллу, порой Капитана, а то и Панталоне.
Наверное, Бог наградил его и артистическим даром.
Мы все время находились в ожидании того, что он скажет, как поведет себя, не раз пытались предугадать его очередной «образ», очередную импровизацию, но каждый раз она оказывалась для нас неожиданной. Неожиданной и вольной.
В общем, большой балагур и шутник был этот наш Христофор Николаевич. Больше всего его забавляло то, что он никак не мог научить Эдо Дельграто правильно произносить свою фамилию. Сначала тот записал его под фамилией Музолиришвили. Затем уже Христофор Николаевич переделал ее на итальянский манер и объявил, что отныне будет Мосулини. Эдо расслышал Мосулини как Муссолини, и Христофор Николаевич чуть не надорвался от смеха — дескать, может, мне назваться Бенито, тогда уж я точно стану перешедшим на сторону партизан великим дуче.
Впрочем, порой он бывал серьезным.
«Как только закончится война, я обязательно заберу тебя к себе на родину», — убеждал от Терезину.
Было уже далеко за полночь, когда мы собрались уходить.
Христофор Николаевич не спешил.
Он несколько раз просил нас остаться еще ненадолго.
Наконец, мы распрощались с семьей Мота и направились к лесу.
«Белла, чао, белла, чао, чао…» — спел Христофор Николаевич на прощание Терезине, поцеловал ее и поспешил за нами.
