Найти дверь в учительской, сплошь зашпиленной как материковыми картами, так и картами районного значения, оказалось не просто. Минут пять я плутал по комнате, ощупывая стены и спотыкаясь о кипы школьных тетрадей, атласов, и географических альманахов, после чего меня чуть не сшиб размещенный по вертикали кандинавский полуостров. Марк Родионович возник в дверном проеме с кастрюлькой, накрытой вафельным полотенцем, и на одинокой ноге допрыгал до письменного стола. Отыскав на столешнице, так же заваленной журналами, тетрадями и чертежными приспособлениями, место для черной от копоти кастрюльки, Марк Родионович присел на табурет.
- Выспались, батюшка? - прищуривши глаза, он лукаво усмехнулся. - Гречки вам распаренной сейчас. Горячей. Почувствуете.
- Как я здесь?
- А ваша партия довела вас в лучшем виде, святой отец.
- Я беспартийный, Марк Родионович. В лучше виде тоже не состою. Куда прикажете умыться?
- По коридору до конца. Левая дверь. Узнаете по графику уборочной очереди. Зубной порошок в круглой коробочке от леденцов. Если повстречаете в дороге соседа, ничего не спрашивайте. Сосед у нас прямой. Может ответить.
- У вас один сосед?
- Полтора десятка на шести комнатах. И все, как один.
- Я сильно побеспокоил вас ночью?
- В целом кульман уронили. Да он и так вечно падает.
Только теперь я заметил косую чертежную доску с листом ватмана, прибитого мебельными гвоздями, и заполненного какой-то схемой.
- Это вам, - я выложил из кармана дождевика шесть кнопок, добытых мною в лаборатории экологического института.
- Вот крепеж, - искренне обрадовался учитель. - Храни вас Господи. По нынешним-то.
Явно помню, что всецело использовал спорные удобства барачного санузла с загаженной раковиной и чугунным сливным бачком, лишенным всякой цепочки, и вознесенным на чугунную же трубу так высоко, что нужно было взбираться на унитаз, чтобы спустить за собою воду. На обратном пути я встретил голую коренастую рептилию с фуганком и усиками щеточкой. Я потеснился к стене, пропустивши рептилию мимо, и не пожелавши ей ни доброго утра, ни других пожеланий. Возможно, добрым утром у рептилии считалось такое утро, когда она приложит фуганком по темени пару-тройку соседей. Явно помню, что я подумал, глядя с ненавистью в ее бугристую обнаженную спину: «Людоед. Типичный». Вильнувши в свою нору, рептилия оставила за собой широкую щель: «А вдруг да сунется?». «Кто имеет ум, тот сочти число зверя, и, сочтя, помножь его на три буквы», - миную ловушку, я проследовал в учительскую.
