– Почему ты так решила?
– Но вы же такой добрый…
– Я?
– Конечно.
Шериф едва не задохнулся от смеха. Ну да, в четырнадцать лет человек еще не может быть умен. Но и так глуп тоже. С чем же граничит такая глупость? С безумием? Чушь! Безумия тут нет и на медный пенни. А тогда с чем? Со святостью, что ли? Чего-чего, а проявлений святости ему пока встречать не приходилось. Не с чем сравнивать.
– Как тебя зовут? – вдруг спросил он девочку.
– Изабель. Изабель Келли.
– Очень хорошо. Я – сэр Эдвин Веллендер. А почему ты, Изабель, решила, будто я – добрый?
– Потому что вы очень красивый. Красивые всегда добрые. Ведь красота от Бога. И от ангелов.
Смех сэра Эдвина оборвался. Несколько мгновений он мучительно вспоминал, когда последний раз смотрел на себя в зеркало. Кажется, года два назад. Или три. И какая же там была красота? Жесткое, резко очерченное лицо с крупными чертами. Неестественный контраст обветренной до черноты кожи и совсем светлых волос. Черные, как сажа, ресницы и брови. Еще и подбородок да часть щек светлее всего лица – шериф всегда дочиста брил бороду, но во время походов, длительных вылазок щеки покрывала щетина, и под ней загар обычно бывал чуть слабее.
Невольно сэр Эдвин обернулся к епископу. Тот улыбался, уже не сдерживаясь, а его глаза просто светились, излучая радость. Почти такую, какая играла сейчас в карих с золотом глазах Изабели. Интересно, а чему он радуется? Или ему просто смешно? И почему шерифу совершенно не хочется обратиться к этому мудрому человеку за советом? Потому как ясно, что тот посоветует?
Шериф наклонился, подхватил девочку подмышки и усадил в седло впереди себя. Она не только не испугалась, но, кажется, еще больше обрадовалась. Даже слегка взвизгнула от восторга.
Веллендер въехал под светло-зеленый шатер двух раскидистых древесных крон и поморщился, когда его смазала по щеке качавшаяся на ветру толстая пеньковая петля. Три пары глаз впились в его лицо, пытаясь прочитать на нем то, чего все трое так яростно хотели, но на что не надеялись: отмену его решения.
– Итак, – сказал шериф, – ненужно возвышая голос (кругом было совершенно тихо), – я приговорил вас, троих, разбойников и мерзавцев, к смертной казни. Но вот эта девочка, что сейчас сидит передо мною, та, которую вы хотели похитить и отдать на поругание своему негодяю-главарю, она попросила меня о вашем помиловании. Помиловать вас и отпустить, как ей хотелось бы, я, само собой, не могу. Потому что ни один из вас и не подумает раскаяться, а будет по-прежнему грабить и убивать людей. Однако, раз девчонке так угодно, то пускай вашу судьбу и впрямь решает суд в Ноттингеме. Если вам повезет, и кому-то потребуются рабы, возможно, судьи и оставят вас в живых. Правда, придется таскать вас за собой, покуда мы не вернемся в город, но, в конце концов, после схватки на дороге осталось немало лошадей. Эй, ребята, – повернулся он к своим воинам, – Скрутите-ка этих мерзавцев покрепче да усадите верхом. И сами тоже садитесь в седла, мы и так потеряли уйму времени.
