– Пойдем, гостенек, провожу тебя. Уважил старую – наговориласть всласть.
Остановившись у поляны, старуха сделала несколько резких пассов, наверное, творила свои заклинания.
– Ежай, гражданин, – милостливо разрешила она. – Прощевай.
Сироткин, сев в джип, вырулил из бабкиной зоны.
На поляне за разостланной скатертью никого не было.
«По кустам расползлись, – сначала подумал Сироткин, вылезая из машины, но тут же увидел недалеко лежавшие два мужских тела и удивился, – неужели они так быстро напились, да еще при бабах?».
Клещеев лежал в луже крови, широко раскинув руки, в одной крепко сжимая свой пистолет. Не веря себе, Сироткин остолбенело глядел на отрубленную голову шефа, прижатую лицом к его же подмышке, к пристегнутой пустой кобуре.
Покачиваясь словно пьяный, Сироткин машинально сделал несколько шагов вперед. Жора, как звали этого парня, валялся с перерубленным от страшного удара туловищем, и в его остекленевших глазах застыл ужас и недоумение.
Сироткина долго выворачивало наизнанку, и даже, когда пошла желчь, рвотные позывы прекратились не сразу.
Немного очухавшись, он поднял голову и сквозь рассеивающую пелену в глазах увидел на поляне третьего – Эдика, стоящего к нему спиной, вплотную к сосне.
Преодолевая тошноту и нахлынувший страх – неужели он их? Сироткин низким осевшим голосом окликнул Эдика. Но тот не шевельнулся, прислонившись к дереву.
Сироткин, облизывая запекшиеся губы, медленно и обреченно пошел к нему, ожидая быстрого поворота Эдика, – выстрела, блеска ножа. Крут этот парень, опасен, профессиональный киллер, и свидетелей не оставляет. Но что-то неестественное проглядывало в его позе, и, уняв бешено колотившееся сердце, Сироткин заставил себя подойти поближе.
Эдик, как бабочка на булавку, был нанизан на толстый сук сосны, а конец сука выходил у него между лопатками, горбом топорща на спине джинсовую куртку.
Когда Сироткин открывал дверцу машины, мельком взглянув в зеркало, он не узнал своего лица белого как кафель в операционной. Разбрызгивая лужи, он мчался на джипе, боясь оглянуться, а за его спиной скрипел сухой старушечий голос, прерываемый довольным хихиканием: «Сничтожили супостатов твоих, касатик. Свободен ты теперя».
По дороге Сироткин подобрал смертельно напуганных девиц, сквозь слезы и всхлипывания сбивчиво рассказавших сначала ему, а потом и полицейским, как на поляне вдруг появились двое в черных длинных матерчатых плащах, и как один, похожий на сказочного Кощея, отсек Клещееву голову, и рубанул Жорку своим большим широким мечом, а второй с легкостью, словно кутенка, швырнул Эрика об дерево.
