Главной причиной «торжества» были проводы во «взрослую» жизнь трех жителей лагеря: двух девушек и парня, которым исполнилось 23 года. Проводы сопровождались каким-то ритуалом, пением гимнов и чтением молитв. Радист едва не заснул под долгие речи старейшин «о мученическом подвиге этих молодых людей, ради продолжения жизни отправлявшихся наверх». И преподносилось все это как почетный долг каждого партизана. Кто-то из начальства с пафосом сообщил, что экономика их Содружества укрепляется и вскоре они смогут увеличить срок жизни в Нижнем Лагере, а в обозримом будущем — вообще отказаться от верхних лагерей. Все действо подкреплялось выкриками: «За единый Муос!».
Уходившим торжественно вручили балахоны, явно уже кем-то ношенные и не очень старательно застиранные. Радист, с грустью наблюдавший за происходящим, прикинул, сколько людей, носивших эти балахоны, уже отошло в мир иной. «Посвящаемые в новую жизнь» держались стойко, пытались улыбаться и даже шутить. Но время от времени на их лицах мелькала тень безумной тоски. В последний момент, когда в соответствии с ритуалом уходившие надели балахоны и должны были направиться к гермоворотам в верхний лагерь, а жители нижнего лагеря — подняться и рукоплескать им, одна из девушек громко разрыдалась, подбежала к своим детям и, прижав их к себе, закричала: «Не хочу, я не пойду!..» Дети тоже подняли вой. Девушку схватили, и подбежавший врач умело ввел ей инъекцию, после чего она обмякла и успокоилась. Бунтарку подняли на руки и понесли к гермоворотам, где терпеливо ожидали ее друзья по несчастью. Люк открылся. Туда покорно, как в пасть неведомого чудовища, вошли двое и внесли третью. Пасть закрылась, и праздник продолжился.
Радист был потрясен, остальные москвичи тоже застыли, переваривая увиденное. Но на самих партизан эта сцена, казалось, не произвела сильного впечатления. То ли они старались не думать, что неизбежно придет и их час, то ли привыкли уже к подобным сценам и смирились со своей участью? Вскоре на станции опять стало оживленно — брага делала свое дело.
По труднообъяснимой логике в число праздничных поводов партизаны записали и поминки по трем товарищам, погибшим накануне в схватке с дикими диггерами. Сами похороны уже состоялись, а теперь настал черед поминальных речей о долге, чести и подвиге. Сидевший недалеко от Радиста Лекарь грустно прокомментировал:
— Гулять — так гулять! Умеют тут причину для веселья найти, мать твою…
